• • •
Миф о рождении как выходе из земного лона земли связан и с еще более древними цивилизациями (Дорис Хейден ассоциирует его со временем сооружения пирамид теотиуаканской культуры), и с ритуалами эпохи шаманизма: в «Трактате» Хасинто де ла Серны женская матка называется «семью пещерами», что отсылает нас к легенде о пещерах-прародительницах Чикомостока.
Эта древняя аналогия между рождением мира и появлением на свет человека придает индейскому мироощущению редкостную мощь и целостность. Современное общество, переболев крайним рационализмом и техницизмом, должно вернуть себе это утраченное духовное равновесие.
• • •
Мифу о роге изобилия («cornucopia»), о некоем вечном источнике силы, позволяющем полновластно распоряжаться пространством и временем (само изображение этого рога странным образом походит на очертания Мексики), противостоят такие мощные амбивалентные персонажи, как богиня плодородия Тлатсольтеотль, рождающая на свет и сама же поглощающая рожденное, как «Пожирательница грязи» Ишкуина, богиня похоти, все дающая и все отнимающая, чье великолепное изображение можно увидеть в музее города Бордо: стоящая женщина, руки с раскрытыми ладонями по бокам живота предлагают невидимую жертву, а за спиной висит мертвый ребенок. А еще была Коатликуэ, «Та, у которой юбка из змей», богиня с маской смерти на лице, чьи многочисленные гигантские изображения, извлеченные после раскопок в последние века, потрясали воображение мексиканских художников тем, что она, как писал Хустино Фернандес, представляет собою «некую динамическую и космическую форму, которая дает жизнь, а себя поддерживает с помощью смерти».
Оригинальность культур американских индейцев, прежде всего обитателей засушливого высокогорья с их системой орошения, зиждется на полном отождествлении мистического и реального, индивидуального и коллективного. Подобный образ мысли способствовал гармонии мира. Жрец верховенствовал на жертвоприношении, но и простолюдин, присутствовавший там же, включался в некое единое целое, где все было сопряжено. Для искателя приключений XVI века, как и для современного колониста, эта идея обожествления мира нестерпима, мало того — опасна, поскольку противоречит самой сути утилитарности, мало того — противоречит иудео-христианской традиции, согласно которой природа отдана Богом во владение человеку.
Хронисты подтверждают существование прочной связи между человеком и мирозданием в представлении прежних обитателей Мексики. Диего де Ланда в своем «Сообщении о делах в Юкатане» свидетельствует, что майя «с ужасом относились к любому пролитию крови где бы то ни было, кроме как у алтаря для жертвоприношений, а потому всякий раз, отправляясь на охоту, вызывали особого демона, кадили ему ладаном, а убив свою добычу, если это было в их возможностях, непременно мазали лица ее кровью».
Мичоаканские пурепеча, чей обиход хранил отсветы чичимекских традиций, блюли ритуал первой охоты, посвященной Курикавери. Для них ритуальные человеческие жертвоприношения, вызвавшие такое отвращение у первых путешественников-европейцев, были ничем иным, как символической заменой смертоносных войн.
Для ацтеков, сообщает Педро Понсе в работе «Очарованная душа», даже срубить дерево — уже тяжкий проступок, задумав который, надобно прежде вознести моление Кецалькоатлю, прося позволения «забрать эти деревья с его земли». Сакрализация повседневности, пронизывающая все и вся, была естественна для древних обитателей Мексики. Отсюда свойственное им весьма специфическое представление о времени, о жизненном ритме, но прежде всего — неразрывное в их понимании бытия соединение рождения и разрушения, прихода в этот мир и ухода из него.
• • •
Технологические навыки индейцев доколумбовой поры в области строительства дорог, городского хозяйства, медицины и астрономии мало укладываются в европейское идиллическое представление о «добром дикаре». Тем древним обществам были ведомы пороки, родственные изъянам нашего социума: угнетение, не знающее меры, коррупция, политические интриги, заговоры и предательства. Но там была создана модель жизни, в которой человек оставался вечным должником творения, зависел от порождающих природных сил. Отношением к земле как к матери, убеждением, что жизнь и смерть взаимосвязаны скрепленным кровью пактом между человеком и движущими силами мироздания, воссоздавалась гармония, что превыше порочности человеческого бытия.