— Как вольно здесь будет музею... Мы уже сейчас с Жанной Перевозниковой, студенткой, собираем экспонаты по окрестным деревням, в заброшенных церквах. — Глухой голос Матюшкина шепотом отражается от высоких стен. Но вот Матюшкин скрывается за дверью, скрипит деревянная лестница, открывается еще одна дверь, за ней следующая — и Иван Антонович, довольный, разгладилось даже его худое лицо с прокуренными усами, стоит в окружении деревянных святых, серебряных окладов, толстых фолиантов в кожаных переплетах... Развешаны на веревках ризы, упакована в целлофан мадонна, спрятана в ящик стола деревянная статуэтка, найденная при раскопках в Софии. Профиль будущего музея пока не определен, но Матюшкин уверен, что «все пригодится», даже маятник Фуко. Без него Иван Антонович почему-то не видит музея... Высокая светловолосая Жанна легко передвигается среди всей этой старины, и по ее. бережным прикосновениям к шелку риз и пожелтевшим страницам книг нетрудно догадаться, как они дороги ей.
Исследовательская работа, которую будет вести заповедник и уже ведет краеведческий музей, поможет восстановить многие страницы истории полоцкой земли: отыскать, возможно, свидетельства жизни архитектора Иоанна, открыть имена других, совсем безвестных зодчих и славных полоцких мастеров, искусством своим равных Лазарю Богшу, сотворившему в 1161 году знаменитый крест Ефросиньи Полоцкой, или найти новые документы о личностях известных и почитаемых, таких, как Георгий Скорина и Симеон Полоцкий.
Они тоже жили в Полоцке, и город помнит о них. Улица Георгия Скорины. Мемориальная доска на здании Братской школы при Богоявленском соборе, где преподавал Симеон Полоцкий, философ со старчески умными глазами, писатель, чьи страстные речи «противо свирепых мучителей» и торжественные оды в честь русских войск никого не оставляли равнодушным. Типография имени Скорины. С этим именем связано начало белорусского книгопечатания. Сын полоцкого купца, Георгий Скорина, если судить по старым гравюрам, был человеком сложным: лицо его то твердое и резкое, как у героев Дюрера, то по-славянски мягкое, усталое. Но одно несомненно: он был энциклопедически образован, недаром на всех гравюрах его окружают средневековые атрибуты учености. В 1517 году в Праге Скорина создал свою первую типографию и напечатал в ней 22 книги библии. С тех пор и до конца жизни, какие бы книги ни издавал Скорина, он всегда переводил их на белорусский язык.
Полоцк — один из центров культуры Древней Руси, город, с которым связано формирование белорусского народа и его культуры. Нельзя ли сделать его открытым для широкого потока туристов? Это тем более заманчиво, что история, воплощенная в Полоцке, сомкнувшись с новейшей историей — с социальной, технической, архитектурной характеристикой нашего времени, которую несет в себе Новополоцк, даст человеку острее чувствовать грань между прошлым и настоящим, наглядно расскажет о смене эпох. Нельзя не использовать то духовное богатство, те немногие оставшиеся от прошлого реалии, которые дошли до нас, пройдя через века опустошительных войн и пожаров..
Не пощадила Полоцка и последняя война.
...В Задвинье, на берегу реки, насыпан курган Бессмертия. Горит Вечный огонь, и свет его словно растворяется в туманном воздухе. Заснеженные аллеи идут от кургана к реке. Тихо. Торжественно. И горестно. Мысли невольно обращаются к тем страшным годам фашистской оккупации, когда погибло 162 тысячи мирных полочан, когда улицы лежали в развалинах и почти все дома были сожжены, разрушены... Полоцк был — Полоцка не было. И все-таки он боролся. Многих смелых людей знает Полотчина. И партизан, чьи избушки около села Малое Ситно и в Щапернинских лесах сохранены и оберегаемы сегодня, и подпольщицу Лилию Костецкую, и ту горстку гвардейцев, что 3 июля 1944 года под ливневым огнем захватила и разминировала мост через Двину и держала искореженный снарядами берег, чтобы на следующий день, 4 июля, наша армия могла освободить Полоцк. «Все они в неравном бою погибли смертью храбрых, но не отступили ни на шаг». Это о гвардейцах. Это о многих освободителях города, в память которых воздвигнуты курган Бессмертия и обелиск на центральной площади города.
Людей, прошедших через годы войны, почему-то узнаешь среди многих. Особенно фронтовиков. Есть в них открытая радость сегодняшним мирным днем, и военная собранность, и неприятие мелких огорчений, и желание говорить с молодыми о пережитом. По крайней мере, таким увиделся мне Степан Афанасьевич Пашкевич, слесарь завода стекловолокна. Меня познакомили с ним в горкоме комсомола, где он бывает по делам «своего» штаба боевой славы. Высокий, широкоплечий, крупные руки рабочего, очень чистые синие глаза — наверно, и ребята, с которыми он проводит немало часов в походах, поддаются обаянию его личности. Он служил в понтонных частях и за форсирование Дуная в декабре 44-го получил звезду Героя. Говорит об этом просто: да, было нелегко; Дунай в том месте широк, около километра, но опыт уже был...