Так они вышли за ворота, удаляясь все дальше и дальше в пески, и на порядочном расстоянии, как на привязи, за ними шли все мы. Теперь и верблюды в загоне, только что прижимавшиеся к крепостной стене в страхе перед тем, что происходило, словно по команде, развернулись и двинулись к выходу. Они шли по следам счастливой верблюдицы, пока дорогу им не преградили ворота. Их закрыл Бекназар.
Верблюдица вела Чарымурата на запад от Сагар-Чага. Полдень миновал, и на восточной стороне, где росли соленые кусты саксаула и гребенчука, она не могла пастись. Только до обеда верблюды едят соленые листья, потом переходят на западную сторону, к зарослям верблюжьей колючки. «Она кажется им сладкой», — говорил мне Чарымурат.
И тут верблюжонок на руках Чарымурата шевельнулся. Он вздрогнул, снова опал и задрожал уже живо и радостно. Ноги его показались сразу длинными и сильными, они уже тянулись к песку. Чарымурат опустил его, и верблюдица, вскрикнув, пошла к нему, потому что он принадлежал теперь только ей.
Прошло не больше трех минут, как он появился на свет, а он хотел встать. Мать лизала его, отворачивалась, делала вид, что уходит, и оглядывалась. «Идем, — звала она. — Пойдем со мной». Она хотела увести его от нас, присевших невдалеке на корточки, а он падал. И снова она его облизывала — не кричала, звала.
Он встал и стал похож на страуса.
Когда же он нашел наконец то, что искал, уткнувшись в живот матери, Чарымурат неожиданно заговорил:
— Все как у человека. Даже болезни... Чума была в шестьдесят пятом году, все на ногах перенесли. И вирус такой же. Как у человека.
Один из сидевших сказал что-то. Мне показалось, возразил.
— Вот про змей говорит, — кивнул Чарымурат.— Тоже все непонятно. То ли они их чуют, то ли змеи сами не хотят с ними связываться... Только ни один не умер от укуса змеи. Никогда не было.
Он помолчал и опять пожал голыми плечами:
— А может, и кусают, только на них не действует... А этот длинноногий, гляди-ка!
— Да, — подтвердил Бекназар. — Длинноногий будет.
— Как его будут звать? Имя как дают? — спросил я.
— А вот так, — улыбнулся Чарымурат. Я не понял.
— Сам смотри, — засмеялся он. — Длинноногий будет.
«Длинноногий» упал на колени. Медленно, счастливый, закрыл глаза.
...Ночью мы лежали с Чарымуратом рядом. Постелили нам прямо на полу, так что, закинув голову, можно было видеть звезды в распахнутом окне. Из ночи лился холод и звуки пустыни: что-то шуршало, вскрикивало и гасло.
Чарымурат лежал неподвижно и говорил, а я видел в темноте ночи все, что возникало у него в словах:
— Мы покупали их в Ербенте, под Ашхабадом. Почти пятьсот километров....
И я видел верблюдов, которых они купили: их вели через пустыню в Сагар-Чага.
— Они не забывают родину почти всю жизнь. Но это так далеко... Не пятьсот, пятьсот сорок даже.
Кто-то опять вздохнул за окном в песках.
— Может, закроем?
— Не надо, — попросил я.
— Мы разбили их на три стада. Потом прошел год. И как это бывает чудно — сошлось все в одну ночь. Как они сговорились, непонятно! Утром увидели, что в двух загонах осыпалась яма, проход получился, а в одном загоне — проволоку я тогда придумал, но прибили плохо — упала она.
Я знал, что если верблюды у поселка, то на ночь стадо ставят в загон — просто место, окруженное неглубокой ямой, человеку по колено. Верблюды не смеют ее переступить, и никто не может понять почему. Знал я и как Чарымурат вместо ямы — ее все-таки трудно копать в песке — придумал окружать загон проволокой. Любой верблюд мог свободно перешагнуть через нее и уйти, но ни один еще никогда не переступил.
— Так вот, сошлось все в одну ночь. Они собрались вместе — надо же было ждать этой ночи целый год! — и ушли в Ербент. Догнать их было нельзя. Если они бегут, их нельзя догнать. Они знали все колодцы на всем пути и обходили те, где были люди. Они к ним даже не приближались...
Верблюды бежали передо мной в ночи — бесшумно, как в видении. С неподвижными головами, огромными туловищами, они бежали сквозь ночь. Голубое небо пустыни берегло в себе их горбатые силуэты бесконечно долго. Они даже не возвращались к падающим. Орваны уходили на родину — в Ербент.
Странные рассказы
Кончался холод утра, а мы все гонялись на машине за табуном Язлака. И не могли его найти. Он был где-то здесь, в этой стороне, — но где? Пески окружали нас. Отчаявшись, уже хотели возвращаться — и увидели табун.