— Ну хорошо, теперь война позади, отчего же теперь все еще не стихают споры о внешней политике?
— Почему о внешней? Скорее о внутренней. Посмотрите сами, ваши моряки сейчас расчищают порт в Читтагонге, ваши вертолеты развозят по стране мешки с новыми «таками» взамен пакистанской рупии. А кто первый начал снова закупать у нас джут? Советский Союз. Вчера ваш Алексей лечил мою тетку, так она говорит: «Такой внимательный, все насквозь, до самого нутра, видит». Вот видите, дружба с вами — наша внутренняя политика, — засмеялся Муним, очень довольный своей шуткой...
Река Мегхна широкая, но довольно мелкая. Сильный ветер легко вздыбливает водную массу. Рядом на пароме сгрудилась группа парней и девушек, наверное, студенты Даккского университета, их много разъехалось в эти дни по стране для оказания помощи пострадавшим районам. Им бы опыт наших студенческих отрядов! Но он будет и у них. А пока на перевернутой корзинке сидит девушка, на другой корзинке — ее небольшой музыкальный инструмент с клавишами. Внутри ящика — мехи. Рядом стоит второй музыкант — парень с двухструнной мандолиной-дотарой. Студенты поют «Салам мукти бахини» — о борцах за свободу. Мы уже узнали мелодию этой песни и тихонько подпеваем. Паром резко кренится, и девушка едва успевает подхватить свою «фисгармонию». Поднимаются волны, но студенты только крепче берутся за руки и еще громче поют. И даже секущий дождь не мешает им.
Между тем другие пассажиры с беспокойством оглядываются на большие валы. Недаром нас предупреждали об опасностях переправы через Мегхну. Слабосильный движок парома чихает, и — чем черт не шутит! — я сую в руки каждому, за неимением спасательных поясов, по пустой канистре.
Наконец паром пристает к отлогому берегу, но неприятности на этом не кончаются. Часть колеи загородил кузов сгоревшего грузовика, еще в нескольких метрах — развороченный танк. УАЗ, натужно ревя, пробуксовывает в раскисшей от дождя колее. «Да здравствует Бангла!» — десятки рук подхватывают машину и чуть ли не выносят на шоссе. Впереди очередной маршрут, сотни людей, которым нужна помощь...
У каждого народа в момент высокого духовного подъема рождается призыв, звучащий как клич победы. «Джой Бангла!» — лозунг республики Бангладеш. Этот возглас мы слышали в порту Читтагонга, на рисовых полях Комиллы, на чайных плантациях Силхета — всюду, где народ Бангладеш своим трудом утверждает уверенность в завтрашнем дне.
Апрель — июнь 1972 г.
Подставь плечо родине!
Каждый раз, когда грузовик подпрыгивал на ухабе, бочка с краской угрожающе заваливалась набок, но Марсель успевал ее подхватить и поставить на место. Ядовитая желтая краска, расплескиваясь, застывала у него на комбинезоне, на ботинках, даже пышная шапка волос, перевязанная красной ленточкой, стала к концу поездки странного черно-желтого цвета.
О том, что Марсель стал художником, я узнал в первый же день приезда в Сантьяго, в ЦК Коммунистической молодежи Чили.
Хуан Арриагада, худенький, вечно взъерошенный, с красными от недосыпания глазами, секретарь чилийских комсомольцев по пропаганде, увидев, что я полез в карман за записной книжкой, машет рукой.
— Убери свой блокнот и не задавай лишних вопросов. Пойдем во двор, посмотрим, что у нас там делается. Вот о чем надо писать, а ты — о планах, о перспективах.
Двор напоминал дантов ад. Честно говоря, сначала трудно было понять, зачем на земле курились костры, откуда и куда бегали взад и вперед перепачканные в саже и гари ребята и девчонки. И вдруг среди чумазых физиономий мелькнуло знакомое лицо. Конечно, это Марсель, прошлогодний приятель, который две недели был и моим гидом, и секретарем, и в какой-то степени телохранителем.
Встреча была радостной, но короткой. Не успели мы обмолвиться традиционным «Как дела?», а из глубины двора его уже звали. Он сразу же торопливо нырнул в дымную завесу, а потом появился в заляпанном комбинезоне с ведром, из которого торчал пучок разномастных кистей.
— Вот так. Теперь я пинтор — художник. Через пять минут — в город, рисовать мурали. Если есть время, поехали. Может, и удастся поговорить, хотя работы у нас невпроворот...
Короткие сумерки незаметно перешли в ночь. Бросив репортерскую сумку в кабине и натянув чей-то комбинезон, я делал все, чтобы не быть обузой для ребят. На стоянках стаскивал банки с краской, волочил тюки с бумажными афишами, размешивал клейстер и даже пытался прорисовывать буквы огромных лозунгов.