Что ж, мне и раньше доводилось висеть на волоске от смерти. Правда, сейчас вместо него проклятый капроновый шнур. Острые камни больно рассекают кожу, избитое тело отказывается повиноваться.
«Нет, я не сдамся! Ни за что!» — мысленно повторяю я себе, продолжая отчаянный поединок...
Ура! Мне наконец-то удалось освободить ноги! Сделав отчаянный рывок, забираюсь на перевернутый плот. Проходит несколько секунд, и, словно издеваясь, поток вновь подбрасывает меня в воздух и швыряет в волны. Опять нужно догонять плот, который старается унести бешеное течение. Наконец мое упорство вознаграждено. Теснина остается позади, у берегов местами появляются каменистые отмели. «Золотая змея» извивается в глубокой долине: крутые повороты с такой быстротой следуют один за другим, что трудно уследить за несущимся мимо пейзажем. В конце концов я решаю отказаться от славы покорителя Мараньона: ногти на руках сорваны, правая лодыжка распухла. Бреду вдоль берега и тащу по воде перевернутый плот. Когда силы окончательно покидают меня, останавливаюсь на ночлег у небольшой заводи.
Рюкзак, привязанный к плоту, пробыл в воде целых два часа, и, несмотря на целлофановые мешки, все в нем промокло. Предвечернее солнце почти не грело, но я все .же разложил на камнях сушиться одежду, фотоаппараты, пленку, документы и деньги. Небольшой запас продуктов безнадежно испорчен. Не успел я разбить лагерь, как надвигается гроза. Спешно натягиваю навес из пленки, а потом гоняюсь за одеждой, которую пытается похитить у меня ветер. Всю ночь льет дождь. В небесной канцелярии явно задались целью превратить меня в земноводное. Однако я не сдаюсь. Бросив чуть не погубивший меня плот, на следующее утро отправляюсь дальше пешком.
...И все-таки самое страшное ждало меня впереди. Узкая береговая отмель, по которой я шел, уперлась в отвесные скалы. Нужно переправляться на другой берег, но для этого я должен переплыть реку. Я раздеваюсь и делю вещи на две части: сразу мне с ними не выплыть. Увы, я не учел силу течения. Оно подхватывает меня, как соломинку, и несет со скоростью курьерского поезда. С ужасом вижу, что неудержимо мчусь к водовороту, но дна под ногами все еще нет. Захлебываясь, из последних сил борюсь с течением. Кажется, что сердце вот-вот разорвется. Каменистая отмель на противоположном берегу уже на две трети позади, остается каких-нибудь двести метров, где еще можно выбраться из водяной ловушки. Наконец под ногами твердое дно. Обессиленный, дрожа от холода, я буквально рухнул на берег, даже не сняв рюкзак.
Скалы, где я входил в воду, кажутся невероятно далеко, и одна мысль, что предстоит вернуться туда, нагоняет уныние.
К счастью, второй заплыв без груза дался мне немного легче. Теперь нужно пересечь Мараньон в третий раз. Рюкзак кажется еще тяжелее, но сейчас главное — не думать об этом. Вхожу в воду, стараясь удержаться на ногах. Боль в одеревеневших мышцах почти парализует меня. Но я продолжаю плыть. Отмель постепенно приближается, а дна все еще нет. Собираю последние силы и делаю рывок вперед. Увы, проклятое течение никак не хочет выпустить меня из своих цепких объятий. Руки и ноги не слушаются, рюкзак тянет вниз. Чувствую, что тону. Лихорадочно пытаюсь освободиться от рюкзака. Пусть я потеряю все, но только не жизнь. И тут происходит чудо. Передо мной небольшое дерево, склонившееся над рекой. Отчаянно подпрыгиваю и хватаюсь за ствол. Ура, я спасен! Смеясь и плача, с рюкзаком за спиной, совершенно голый, я карабкаюсь по почти отвесной скалистой стене, высокой, как башня.
На следующий день я вышел к селению индейцев...
Позднее меня спрашивали: неужели желание помериться силами с природой оправдывает риск подобного путешествия? Может быть, у меня были какие-то дополнительные «меркантильные» соображения? Не буду кривить душой: были. Я хотел ближе познакомиться с теми, кто населяет затерянный мир.
Вся жизнь индейца в Кордильерах состоит из одной только работы, тяжелой, изнурительной работы. На крошечных полях, словно полки, приткнувшихся к склонам гор, он сеет пшеницу, лучше которой я никогда не видел, и маис, из которого, между прочим, варят чичу, по вкусу напоминающую пиво, выращивает сладкий картофель. Причем сельскохозяйственная техника, имеющаяся в его распоряжении, ограничивается примитивным плугом из двух заостренных деревянных палок. Еду обычно готовят в обожженных горшках, а тарелками служат выдолбленные тыквы. Магазинов в маленьких деревнях, как правило, нет, но разноцветные флажки на домах указывают, что вы можете там купить: красный означает чичу, зеленый — коку, белый — хлеб или поджаренный маис.