«Завтра, 11 декабря 1979 года, днем плюс двадцать семь, местами кратковременный дождь. Похоже, не ошиблись»,— с облегчением подумал Александр, вспомнив прогноз погоды. Жарища, духота, дождь могли стать их невольными союзниками. Такая погода размагничивает, делает человека ленивым и телом и мыслью. Но больше всего радовал сам факт совпадения прогноза с тем, каким он представлял сегодняшний день. Это придавало уверенность, что раз все идет по плану, успех обеспечен.
С первого же дня ареста семь лет назад Александр Мумбарис не переставал думать о побеге. Его и жену задержали, едва они перешли границу Ботсваны и оказались на территории Южно-Африканской Республики. Это случилось — он как сейчас помнит — 19 июля 1972 года.
Столько времени ушло на подготовку — и вот те на — все насмарку! Правда, вначале у Александра еще теплилась надежда: была ночь, и не исключено, что они угодили в руки полиции случайно. Тогда можно было бы попытаться отговориться, сославшись на недоразумение. Они молодожены, приехали в Африку провести «медовый месяц», местность не знают. Однако, когда задержанных доставили в Главное управление БОСС (БОСС — Бюро государственной безопасности.) в Претории, Александр понял, что их ждали.
Обоих держали в одиночках. Александр запомнил первое свидание с женой через неделю после ареста. Мари-Жозе, его маленькая Мари, выглядела затравленной и подавленной. Лицо осунулось, в голубых глазах, на которые то и дело спадали длинные пепельные волосы, немым укором застыл вопрос: «Что будет с нами, с ним»?
Ему стало до слез жаль Мари и страшно за нее. Она ждала ребенка. Пока, правда, это не так заметно. Но, кто знает, сколько ее продержат за решеткой? Ведь до сих пор все его требования о встрече с французским консулом просто пропускали мимо ушей. Да и Мари-Жозе, видно, не удалось добиться ее — иначе уж как-нибудь она бы дала ему знать.
С грустью, виновато вглядывался он в лицо жены. Собственно, она ни в чем не виновата, ибо просто ничего не знала. Требования конспирации на этот счет непреклонны. Да и чем меньше было известно Мари, тем в большей безопасности она находилась. Именно поэтому Алекс утаил от жены, что является членом АНК, скрывал свою принадлежность к «Умконто ве сизве» («Умконто ве сизве» — «Копье нации» — военная организация АНК.) и компартии. Но имел ли он право рисковать ее жизнью, да и не только ее? Сейчас эта мысль не переставала терзать его.
Допросы шли беспрерывно днем и ночью. Следователи спешили, стараясь не дать арестованному прийти в себя, выработать линию поведения. Наглухо изолированный от внешнего мира, Алекс долго оставался в неведении, известно ли что-нибудь на воле об их судьбе. Лишь когда во второй и последний раз он увидел жену, у него появилась твердая уверенность, что родные и друзья действуют. И не без успеха. Свидание им разрешили в конце ноября, за два дня до ее высылки во Францию: после настойчивых просьб и запросов семьи Мари, жившей в Париже, в дело наконец вмешалось французское посольство.
Много позже Мари-Жозе, немного оправившаяся от нервного потрясения, поведала о том, что пережила в центральной тюрьме Претории. Она так ничего и не сказала допрашивавшим ее полицейским, которые добивались признания, что Мари поддерживала связь с запрещенным АНК. Хотя это и не соответствовало действительности, тюремщики решили проучить строптивую француженку, не перестававшую твердить о своей ненависти к апартеиду. Ее поместили в одиночку, душный каменный мешок с герметически закрытым окном, вся «обстановка» которого состояла из брошенного в угол грязного тюфяка и зловонной параши.
В соседней камере содержалось восемь женщин, но за четыре месяца пребывания в центральной тюрьме Мари так и не удалось перекинуться с ними ни словечком. Да и других заключенных женщин — большей частью африканок, арестованных за незаконный выезд из резерваций,— запирали, когда француженку водили на допросы.
— Я была свидетельницей ужасных сцен,— рассказывала Мари-Жозе.— Когда меня привезли в тюрьму, то, я думаю, специально дали полюбоваться, как надзирательницы жестоко избивали африканок огромными связками ключей, пинали упавших ногами. Нередко мне до утра не давали уснуть крики и стоны этих бедных женщин, сопровождавшиеся издевательским хохотом надзирательниц. Днем сквозь решетку на окне я видела, как африканки с утра до вечера мыли огромный двор маленькими щеточками вроде зубных. Их заставляли часами драить одну и ту же плиту, даже если она была чистой...
Но больше всего действовало на нервы то, что надзирательницы круглосуточно следили в глазок за Мари-Жозе, время от времени сообщая, что живой ей отсюда не выйти. От постоянного напряжения она потеряла сон.