— А те свидетели .
— Двое работали вместе. Один был хозяином автомобильной мастерской, второй работал там механиком. Третий также знал хорошо марки машин. По профессии он был... А ну угадай, кто?
— Директор завода «Рено».
— Нет. Полицейский из автодорожной инспекции. Всех троих свидетелей подвергли целому ряду тестов. Они должны были угадывать марки разных машин по очертаниям, показываемым на экране. Все трое ни разу не ошиблись, а механик из автомобильной мастерской знал даже очень редкостные модели, такие, как «испано-сюизаж или «пегасо».
— А какой вывод из этого сделали ребята, проводившие следствие? — спросил Колльберг.
— Они были уверены, что имя убийцы есть в наших протоколах: кто-то из многочисленных свидетелей, знавших Тересу. Но выявить его невозможно.
Колльберг минуту помолчал, потом спросил:
— А что известно о Тересе?
Мартин Бек указал на протоколы и сказал:
— Среди этих бумаг большинство допросов мужчин, которые с ней встречались. Они говорили, что Тереса была очень навязчива. Многим это не нравилось, особенно тем, кто был женат.
— А что случилось с ее любовником?
— Он встретил порядочную девушку, женился, имеет двоих детей и счастливо живет в своей вилле на Лидингё. Его алиби безупречно.
Колльберг заглянул в одну из папок.
— Боже мой, такой красивой девушки я еще не видел! — воскликнул он.— Кто делал эти фотографии?
— Один фотолюбитель, который имел стопроцентное алиби и никогда не ездил на машинах марки «рено КВ-4».
Они вновь замолкли. Наконец Колльберг спросил:
— А какая может быть связь между этим происшествием и Стенстрёмом да еще восемью другими людьми, которых застрелили в автобусе через шестнадцать лет?
— Никакой,— ответил Мартин Бек.— Приходится возвращаться к версии о психически больном убийце, который хотел вызвать сенсацию.
— Почему Стенстрём ничего не сказал...— начал было Колльберг.
— Так вот,— подхватил Мартин Бек.— Теперь все можно вполне логично объяснить. Стенстрём пересматривал нераскрытые дела. А поскольку он был честолюбивый, ретивый и все еще немного наивный, то выбрал самое безнадежное из них. Если бы он раскрыл дело Тересы, это был бы громаднейший успех. И он не рассказывал нам, так как боялся насмешек в случае неудачи. Когда Тереса Камарайо лежала в морге, Стенстрёму было двенадцать лет, и он, наверное, еще не читал газет. Он, видимо, считал, что может подойти к этому делу без каких-либо предубеждений. И перемолол все эти протоколы.
— И что же нашел?
— Ничего. Так как нечего было находить. Здесь нет ни единой нити, за которую можно ухватиться.
— Откуда ты знаешь?
Мартин Бек посмотрел на Колльберга и спокойно сказал:
— Знаю, потому что сам одиннадцать лет назад сделал точнехонько то, что и Стенстрём. Но впустую.
— Но все это не объясняет, что Стенстрём делал в автобусе.
— Нет, не объясняет.
— Во всяком случае, я кое-что проверю,— сказал Колльберг.
— Конечно, проверь.
Колльберг нашел Хендрика Каама, бывшего сокурсника Тересы. Это был дородный мужчина средних лет. Он вздохнул, бросил жалостный взгляд на свою белокурую жену и тринадцатилетнего сына в бархатном костюме и сказал:
— Оставьте меня в покое. Здесь летом был уже один молодой детектив и…
Колльберг даже проверил алиби директора Каама на вечер тринадцатого ноября. Алиби было безупречное.
Нашел он и того человека, что фотографировал Тересу восемнадцать лет назад,— старого беззубого вора в камере рецидивистов в Лонгхольмене. Старик выпятил тонкие губы и сказал:
— Тересу? Еще бы, конечно, помню! Кстати, сюда несколько месяцев назад приходил уже какой-то вынюхиватель и...
Колльберг внимательно, до последнего слова прочитал все рапорты, затратив на это всю неделю. Вечером в четверг восемнадцатого декабря он прочитал последнюю страничку.
«В протоколах нет никаких недосмотров,— думал Колльберг.— Никакой оборванной нити. Но утром я все равно составлю список всех, кого допрашивали в связи с делом Тересы. Потом посмотрим, кто из них еще жив и что он делает».