— Я знаю только одно,— сказал Бьёрк ему вслед.— Последние недели перед уходом от меня Ниссе был словно не в себе.
— А вы не знаете причины?
— Нет, не знаю.
Вернувшись в свою пустую квартиру, Рённ пошел в кухню и высыпал на стол то, что было в бумажной коробке. Потом начал внимательно осматривать вещи и вновь осторожно укладывать их в коробку.
Пестрая изношенная кепка, измятый галстук, плетеный поясок с медной пряжкой, трубка с обгрызенным чубуком, пара желтых нейлоновых носков, два грязных платочка и смятая голубая поплиновая рубашка.
Рённ уже хотел бросить рубашку в коробку, когда заметил, что из нагрудного кармана выглядывает какая-то бумажка. Это оказался счет из ресторана «Стрела» на семьдесят восемь крон и двадцать пять ёре Он был датирован седьмым октября.
Рённ перевернул листок. С другой стороны шариковой ручкой было написано:
8.Х бф 3000
Морф 500
Долг га 100
Долг мб 50
Др п 650
-------------------
1300
Остаток 1700
Рённу показалось, что он узнает руку Ёранссона — он видел образец его письма Белокурой Малин. Эту заметку он себе истолковал так: восьмого октября, в тот день, когда Ёранссон выбрался от Сюне Бьёрка, он, видимо, получил откуда-то три тысячи крон, может, от лица с инициалами «Б. Ф.». Из этих денег он на пятьсот крон купил морфия, выплатил сто пятьдесят кро долга и шестьсот пятьдесят дал какому-то «доктору П». Ему осталась тысяча семьсот крон. А спустя чуть больше месяца его нашли мертвым в автобусе. Тогда в кармане у него оказалось более тысячи восьмисот крон. Следовательно, после восьмого октября он получал еще какие-то деньги. Поступали ли они из того же самого источника, от какого-то «Б. Ф.»?
Рённ посмотрел в свои записи, но ни один из тех, с кем он разговаривал или кого вспоминал в связи с Ёранссоном, не имел таких инициалов.
Утро в четверг двадцать первого декабря было не очень приятным для полиции. Накануне вечером целая армия полицейских в мундирах и в штатском посреди города в разгаре праздничной истерии затеяла драку с рабочими, которые вышли из Народного дома после митинга в поддержку Национального фронта освобождения Южного Вьетнама. В то хмурое, холодное утро трудно было найти улыбающегося полицейского.
Только Монссону это событие принесло какое-то удовлетворение. Он опрометчиво сказал, что у него нет работы, и его сразу же послали поддерживать порядок. Вначале он прятался в тени вблизи церкви Адольфа Фредрика на Свеавеген, надеясь, что драка так далеко не докатится. Однако полиция наступала со всех сторон, и демонстрант ты начали приближаться к Монссону. Он быстро отступил вдоль Свеавегей и зашел перекусить в небольшой ресторан. Выходя оттуда, он взял со столика зубочистку. Она была завернута в бумажечку и имела вкус мяты.
Наверное, он единственный из всего корпуса полиции радовался в то хмурое утро, так как уже успел позвонить заведующему складом ресторана и получил адрес поставщика тех зубочисток.
Эйнар Рённ стоял на ветреной Рингвеген и смотрел на яму в земле, натянутый кусок брезента и дорожные барьеры, расставленные вокруг. В яме не было живой души, чего нельзя было сказать о машине, что стояла метрах в пятнадцати от этого места. Рённ знал четырех человек, что сидели там с термосами, поэтому сказал:
— Привет, ребята.
— Привет, и закрывай за собой дверь. А если это ты вчера на Барнн хусгатан треснул моего парня дубинкой по голове, то иди к чертовой матери.
— Нет, не я,— ответил Рённ.— Я сидел дома и смотрел телевизор.
— Тогда садись. Хочешь кофе?
— Да, выпил бы.
Через минуту его спросили:
— Ты пришел по какому-то делу?
— Да. Шверин родился в Америке. Это замечалось в его речи?
— Еще бы! Он часто запинался, а когда бывал пьян, то вставлял английские словечки.
— Когда бывал пьян?
— Да. Или когда сердился.
Сидя в автобусе по пути на Кунгсхольмсгатан, Рённ напряженно размышлял. Потом немного посидел за своим столом. Затем зашел в соседнюю комнату и спросил:
— Ребята, как будет по-английски: «Я его не узнал»?
— Didn"t recognize him,— ответил Колльберг, не поднимая головы от своих бумаг.
— Я знал, что был прав,— сказал Рённ и вышел.
— Он уже совсем дошел до точки,— заметил Гюнвальд Ларссон.
— Постой,— сказал Мартин Бек.— Кажется, у него блеснула какая-то мысль.
Он поднялся и пошел в кабинет Рённа, но того уже там не было.
Через полчаса Рённ вновь открыл дверцу машины на Рингвеген. Товарищи Шверина продолжали сидеть там, где он их оставил. В яме на дороге с тех пор, наверное, еще не побывала ни одна лопата.