Колльберг мгновение колебался, одним духом выпил вино, пошел в спальню и снял трубку.
— Добрый вечер. Вам звонит Фрейд
— Очень приятно.
— Я дежурю в психиатрическом от делении тюрьмы на Лонгхольмене,— сказал Фрейд.— Один наш пациент хочет немедленно поговорить с вами. Зовут его Биргерссон. Он говорит, что обещал вам, что это очень важно, и…
Колльберг свел брови.
— Он не может подойти к телефону?
— Нет, правила этого не позволяют; Колльберг помрачнел.
— О"кэй, я еду,— сказал он и положил трубку.
Жена, услышав последние слова, вытаращила на него глаза.
— Я должен поехать на Лонгхольмен,— виноватым голосом заявил Колльберг.— И как, черт возьми, найду я кого-то в сочельник, чтобы меня подвез?
— Я тебя повезу,— сказала Оса.— Я еще ничего не пила.
Дорогой они не разговаривали. Надзиратель в тюрьме подозрительно посмотрел на Осу Турелль.
— Это моя секретарша,— сказал Колльберг.
Биргерссон не изменился. Может, только казался еще более робким и худым, чем две недели назад.
— Что вы хотите мне сказать? — недовольно спросил Колльберг.
Биргерссон улыбнулся.
— Это, должно быть, глупо,— сказал он,— но как раз сегодня вечером я вспомнил одну вещь. Вы же спрашивали меня о машине, о моем «моррисе». И...
— Да? И?
— Как-то, когда мы со следователем Стенстрёмом сделали перерыв и просто болтали, я рассказал одну историю. Помню, что тогда мы ели свиной окорок с пюре. Это моя любимая пища, и теперь, когда нам дали праздничный ужин...
Колльберг смотрел на собеседника злым взглядом.
— Что за история? — перебил он.
— Ну, точнее, рассказал о самом себе. Случай с тех времен, когда я жил на Руслагсгатан со своей женой. У нас была только одна комната, и когда сидел дома, то всегда нервничал, меня все угнетало, раздражало...
— Ага,— сказал Колльберг. Он чувствовал жажду, а еще больше голод. Кроме того, от гнетущей атмосферы тюрьмы его еще сильнее тянуло домой.
Биргерссон продолжал рассказывать спокойно и обстоятельно:
— Вот я и ходил вечерами по городу, просто чтобы не сидеть дома. Это было почти двадцать лет назад. Часами ходил по улицам, временами даже всю ночь. И чтобы убить время, чтобы не думать о своей невеселой жизни, нашел себе развлечение.
Колльберг посмотрел на часы.
— Так, так,— нетерпеливо молвил он.— И что же вы делали?
— Ходил по улицам и смотрел на машины. Я изучил решительно все модели и марки. За какое-то время я мог узнать все виды машин на расстоянии тридцати-сорока метров. Если бы была такая игра на отгадывание марок машин, ну, например, автолото, я бы определенно получил самый большой выигрыш. Не имело значения, смотрел ли я на машину спереди, сзади или сбоку.
Колльберг покорно пожал плечами.
— Можно получить большое удовольствие от такого простого развлечения,— продолжал дальше Биргерссон.— Иногда попадались в самом деле редкостные модели.
— И вы разговаривали об этом со следователем Стенетрёмом?
— Да. И больше ни с кем, кроме него. И он сказал, что, по его мнению, это интересно.
— И чтобы сообщить это, вы вызвали меня сюда в половине десятого вечера? В сочельник?
Биргерссон, видимо, обиделся.
— Но вы же просили сообщить вам, если о чем-то вспомню.
— Разумеется,— поднялся Колльберг.— Благодарю.
— Но я же не сказал еще самого главного,— пробормотал Биргерссон.— Следователя особенно заинтересовало одно. Я вспомнил это, поскольку вы спрашивали о «моррисе».
Колльберг вновь сел.
— Так? А что именно?
— Ну, мое любимое развлечение тоже имело свои трудности, если можно так сказать. Некоторые модели трудно было отличить, особенно в темноте и если смотреть с большого расстояния. Например, «ДКВ» и «ИФА».
— А при чем здесь Стенстрём и ваш «моррис»?
— Мой «моррис» ни при чем,— ответил Биргерссон.— Просто следователь заинтересовался, когда я сказал, что труднее всего было отличить «моррис-минор» от «рено КВ-4», если на них смотреть спереди. Сбоку или сзади нетрудно. А просто спереди или чуть наискось в самом деле было нелегко. Хотя со временем я натренировался, но все же иногда ошибался.
— Постойте,— перебил его Колльберг.— Вы сказали, «моррис-минор» и «рено КВ-4»?
— Да. И вспоминаю, что следователь даже подскочил, когда я ему сказал об этом. Все время, пока я говорил ему о своем увлечении, он, казалось, не очень внимательно слушал. А когда я сказал об этом, он страшно заинтересовался. Несколько раз меня переспрашивал...