Если холуйской иконе лет четыреста, то холуйский лак относительно молод: ему полвека.
Сохранились ли в холуйской миниатюре традиции иконописи? Когда смотришь на праздничные, подчеркнуто декоративные коробочки, на веселую пляску зеленых, красных, желтых тонов, на смелое обращение к новаторским сюжетам (в Холуе уже пробовали положить на лак и спорт и балет), видишь, что Холуй, конечно же, искусство современное. Да и знаток лаковой миниатюры Павел Корин подчеркивал, что «основоположники искусства Холуя проявили себя как искатели прекрасного в новой жизни». Но стоит вглядеться в крепко слаженную композицию, в тонкую проработку деталей, отметить традиционные для иконописи красно-коричневые, желто-зеленые и темно-синие тона, искусный золотой орнамент, как начинаешь понимать, что древняя иконопись живет в сегодняшней миниатюре своим отточенным мастерством, взвешенным равновесием тонов, психологичностью ...
Я беседую с главным художником фабрики Борисом Кирилловичем Новоселовым, когда в кабинет входят трое. Невысокий юноша мне уже знаком, это художник Сергей Теплов. Сергей говорит:
— Борис Кириллович, вот отец и жена приехали, можно я покажу им фабрику?
— Пожалуйста, Сережа.
Но Теплов-старший не спешит покинуть кабинет:
— Как мой сын, справляется? Ведь вот — кончил в Иванове художественное училище, направили на хорошее место, так нет, заупрямился: хочу изучить лаковую миниатюру. В Холуе. Там, говорит, любую новую идею примут — лишь бы интересно да мастеровито.
Новоселов улыбается:
— Мы действительно народ вольный, это Сережа верно подметил. Еще в грамоте царя Алексея Михайловича говорилось: «В сельце Холуй поселяне пишут святые иконы без всякого рассуждения и страха».
Палех — признанный центр лаковой миниатюры — скорее тяготеет к символу, к условности; Холуй же ближе к человеку, к реальности. Да и по цвету есть разница: Палех предпочитает черный фон, в Холуе пишут по белому и по цветному. Там боятся «размыть» традицию, мы же считаем: пусть молодые художники пробуют себя в Холуе, у него диапазон широкий, всем места хватит.
Ваш Сережа работает уверенно, смело. А кто жена, врач? Ну и прекрасно, пусть к нам переезжает. Мы вон сколько квартир строим. И миниатюра будет писаться совсем с другим настроением, когда жена рядом.
— Ну уж и с настроением? Новоселов горячится:
— Именно так. В миниатюре отражается и твой темперамент, и солнечное утро, и вчерашняя размолвка с другом. Картина — существо живое, она вбирает в себя биотоки человека и, можно сказать, имеет собственное биологическое поле. Мы это ощущаем на каждом шагу. Вот, скажем, одна из главных наших проблем — образцы; старые приходят в негодность, новых не хватает. Федоскинцы попытались делать цветные фотографии и с них писать копии. Это не для нас. Фотография мертва. Если же у тебя дома шкатулка, писанная с живого образца, она как будто связана невидимыми нитями с оригиналом, в котором живет душа художника. Вот посмотрите, как работают художники, сами убедитесь...
Тешюв-отец — потомственный рабочий машиностроительного завода, человек основательный, он все хочет знать от «а» до «я». И мы вместе отправляемся по цехам. Сопровождает нас Владимир Андреевич Белов.
На первом этаже — заготовительные цеха. Здесь листы красноватого картона смазывают клеем, обматывают вокруг шаблона и такой «навив» кладут под пресс. Спрессованный картон — это и есть папье-маше, по которому (а вовсе не по дереву, как думают иногда) пишут лаковую миниатюру. В заготовительных цехах делают шкатулки, пудреницы, портсигары, коробки, пластины — в Холуе в работе больше шестидесяти видов изделий. Заготовку грунтуют смесью сажи и глины. Глина — с берегов Тезы, знаменитая своим качеством, за ней сам Палех сюда жалует.
На втором этаже сидят художники. На столах — большие, яркие лампы с лупой, чашечки с красками, кисти. Краски готовят, «творят», как здесь говорят, художники сами: растирают сухой пигмент эмульсией на яичном желтке. И кисти готовят сами — ведь горстку волосков, полученную со склада, надо еще превратить в надежный инструмент для письма: выдернуть лишние волоски, подровнять края.