Стояла уже поздняя ночь, когда раздался стук в дверь. На пороге возникли два молодых монаха — крепкие щекастые парни. У них были бритые головы, ярко выраженные монгольские черты лица и хитрющие раскосые глаза. Я знал, что монах в Гималаях необязательно служитель культа или набожный человек. Это звание может означать, что данное лицо учится или училось в одной из буддистских школ или университете, которые на Западе упорно именуют монастырями. Монахи (трави) являются на самом деле учениками, которым преподают профессора (геше) под надзором лам. На первый взгляд мои два монаха явно относились к разряду учеников-бузотеров.
Один из них, Нордруп, был весьма обходителен. Он сразу заявил, что будет моим проводником,— его даже не посетило сомнение, что я могу отдать предпочтение другому. Нордруп сообщил, что на следующий день из Карджиля должен отправиться грузовик. Он пройдет вверх по долине Суру до монастыря Рангдум, где нас ждут лошади. Всего день пути.
В шесть часов утра грузовик действительно стоял на базарной улице. Машина была нагружена с верхом, когда на нее взгромоздили еще и мой багаж. Я занял место в кабине, и колымага, гремя, выехала из Карджиля.
Долина Суру выглядит настоящей пустыней — ни клочка травы на скалистых склонах, подпирающих ледники, которые сползают с обрывистых пиков. Крохотные деревеньки походили на зеленые пятна на сером ковре. Вскоре долина начала сужаться, и довольно сносная до сих пор дорога превратилась в сплошной кошмар. Два раза мы слезали и подталкивали грузовик. У меня нещадно колотилось сердце — мы достигли высоты в три тысячи триста метров над уровнем моря.
К трем часам пополудни проехали шестьдесят километров — это после семи часов пути с несколькими короткими остановками!
Пришлось выгрузиться неподалеку от деревушки Пакарачик, окруженной блестевшими в вечернем солнце ледниками. На востоке вздымались два грандиозных пика — Нун и Кун, соответственно 7135 и 7427 метров над уровнем моря. Эти близнецы служат как бы северо-восточными вратами княжества.
Я установил палатку, а Нордруп занялся разборкой моего багажа и своих покупок. На следующий день я уже был на ногах с шести часов утра, а в одиннадцать раздался рев мотора. Вскоре показался грузовик. Он был нагружен куда больше первого. Водитель собирался добраться до Рангдума по неоконченной дороге — он вез продукты и горючее в лагерь дорожных строителей. Небольшая пламенная речь и пригоршня рупий послужили мне и Нордрупу пропуском на борт грузовика. Усевшись на свой багаж, который громоздился на неустойчивой пирамиде из ящиков и бочек, мы тронулись дальше, откатив на обочину дороги развалину, доставившую нас сюда.
Вымотанные до предела, покрытые пылью, продрогнув до костей и чудом избежав аварии, мы выкатились на сухое, забитое камнями речное русло и по нему добрались до высокогорной болотистой равнины. Со всех сторон нас окружали заснеженные вершины. В центре обширного плоскогорья торчал одинокий холм, увенчанный красными массивными строениями монастыря Рангдум.
Я сразу почувствовал, что попал в сердце снежного континента. Грузовик миновал деревеньку, обогнул монастырь и, проехав еще два или три километра, остановился рядом с кумирней. Здесь заканчивалась дорога. Отсюда начинался мой трудный пеший путь.
Когда я проснулся на следующее утро, палатку покрывала тонкая корочка льда, а ведь по календарю наступило 26 июля. Выход был назначен через два дня.
Обычно горы подавляют. Они закрывают солнце и приближают горизонт. Высокогорье Гималаев — счастливое исключение. Воздух здесь так сух и прозрачен, что вершины видны за сто пятьдесят километров. Создается впечатление, что окружающий мир уходит под землю, а ты стоишь на вершине или крыше мира и видишь вокруг себя проваливающиеся в бездну пики.
Миновав величественный портал с тяжелыми деревянными воротами, я оказался в мощеном дворике, где резвились ребятишки. Головы их венчали шапки из красновато-оранжевой шерсти, к которым кое-где были пришиты куски бирюзы или прикреплены цветы. Девочки, как и их матери, носили ниспадающие до земли платья из грубой шерсти винного цвета. Из-под выреза платьев виднелись яркие шелковые блузы. Длинные праздничные бордовые одеяния мальчиков были уменьшенной копией отцовских одежд. Талию перехватывал широкий красный пояс. Эту шерсть, вероятно, изготавливали на чесальных машинах, и выглядела она ворсистой и теплой.