И я снова вижу заставы на дорогах и сторожевые посты по склонам ущелий, багровые отсветы скатившегося за вершины гор солнца и солдат в тяжелых бронежилетах, касках. Вот сидит на краю окопа с гитарой сосредоточенный Сергей Хамзин, ему подпевают товарищи, а вместе с ними поют рядовые Вадим Бесшабашных и Дмитрий Мещеряков, сержант Юрий Воронцов и старший лейтенант Владимир Белоусов, прапорщик Виктор Лещеок и подполковник Александр Абрамов, капитан Михаил Ефремов и лейтенант Юрий Бойко, сержант Валерий Ромашко и лейтенант Сергей Иваненко, капитан Сергей Анисько и прапорщик Ислам Джентамиров, и тысячи других, имена которых мне неизвестны,— уже сложивших головы и живых, ненавидящих войну и мужественно сражающихся в Афганистане. Здесь говорят, что память жива, пока не рассыпался в прах камень. Но горы молчат. Поэтому мы обязаны знать и говорить об этой войне. Память не уходит в запас.
Кабул — Баграм
Александр Глазунов, наш спец. корр.
В поисках большого приключения
Окончание. Начало в № 6.
Утром над спящим домом висит облако тумана. Даяки никогда не ходят в потемках, зато на рассвете все направляются к реке. Совершение туалета «мане» — первое дело начинающегося дня. Для детей отгорожена бамбуком неглубокая впадина.
Едва выходим из воды, тропинку переползает змея.
Я тут же вспоминаю, как познакомился на Амазонке с Чарльзом Брюэром Кариасом, необыкновенным человеком, который умеет делать все. Он был министром в Венесуэле, знает джунгли, изобрел нож с множеством приспособлений. Он и научил меня не бояться змей.
Однажды, разбирая свой рюкзак, обладающий многими волшебными приспособлениями, который к тому же на ночь раскладывается в мини-палатку, натыкаюсь на явно не предусмотренное фирмой: бунгар! Это змейка синего цвета, с белыми полосами по бокам, с красно-коралловыми головой, животом и хвостом, длиной около метра. Яд ее приводит к мучительной смерти, правда, действует быстро: минут двадцать. Бунгар не ограничивается одним укусом, а терзает жертву длинными крючковатыми зубами на случай, если первые порции яда не подействовали...
В этой деревне мы должны найти носильщиков. Один из парней, кажется, подходит — у него открытое лицо, внимательный взгляд, он знает десяток английских слов. Мы просим его помочь подобрать остальных. И вот группе в пятнадцать человек я объясняю, что мы намереваемся предпринять, и называю цену. После перевода они переглядываются без особого энтузиазма, потом одни решительно уходят, другие отговариваются уборкой риса. Остается первый юноша. Я обеспокоен — путь, должно быть, очень тяжкий, если даже они, рожденные здесь, привычные к этой жизни, не решаются идти с нами.
Может быть, дело в привычке торговаться? И вот приходим к соглашению: 7500 рупий за каждый день пешего пути, что равно цене 20 килограммов риса. За обратный путь, без груза, они получат половину, при том, что дорога займет меньше времени. Помимо этого, мы обеспечим носильщикам ежедневный рацион — каждому полкило риса, чай, табак, сахар, соль.
Мы разделили груз, и колонна значительно растянулась. А это дополнительный риск. Если один вывихнет щиколотку, как мы пойдем дальше? Но лучше об этом не думать. Пора в путь. За нами следуют несколько охотничьих собак. Хани, бригадир носильщиков, действительно находка для нас — точен, быстр, пользуется уважением.
Несколько жителей деревни провожают нас на лодках по реке Махакам до места, которое трудно отличить от тысяч ему подобных. Отсюда начинаем переход по крутому и скользкому склону. Через полкилометра у всех подкашиваются ноги: вот и первый привет от джунглей. И можно лишь вообразить, что ждет нас дальше. Три шага вперед, шаг назад, пятнадцатикилограммовый рюкзак словно бы стал еще тяжелее. К тому же он то и дело цепляется, застревает в ветвях, лианах, колючках. Помогаем себе руками, коленями; ставишь ногу — и тут же скользишь, ступня проваливается — невольно уцепишься за лиану. Она, такая надежная на вид, внезапно поддается, почва уходит из-под ног, рюкзак качается, тебя заносит... Хватаясь за какие-то корни, выбираемся на твердую поверхность.
Мы в огромном природном храме— джунглях Борнео. Куда ни глянь — зелень всех оттенков, в которую местами вкраплено небо с тяжелыми облаками и желтые пятна берегового ила.
От каждого шума, шороха, скрипа невольно вздрагиваешь.
Веду глазами по высоченному стволу, задираю голову, но и этого мало, взгляд тянется выше, выше. И все же не достигает вершины. Вверху ствол светлеет, кажется почти белым, тоненьким: иначе крона не найдет себе места среди других и не выберется к солнечному свету. Ветви и листва купаются в нем. Забываю о жгучих укусах кровососов: перед глазами в солнечном блике закружилась карусель бабочек.