Несомненно, кормчие Улисса ощутили великое облегчение, когда, миновав последний выступ скальной стены, увидели, как утесы расступаются, открывая вход в защищенную гавань. Утомленные многочасовыми усилиями, распаренные жаром от раскаленных каменных громад, гребцы чаще заработали веслами, спеша в желанное укрытие.
Мили за три увидели мы у северной кромки залива словно выдолбленную выемку в горном склоне. Очертаниями она так и манит морского скитальца: скалы тут образуют почти замкнутую окружность. Два каменных рукава, понижаясь, оканчиваются выступами, которые почти соприкасаются друг с другом, оставляя проход в самый раз для галеры. Осторожно работая веслами, чтобы не зацепить берега, мореплаватели оказывались в круглой чаше причудливого геологического образования, известного под названием бухты Месапо.
Галера очутилась в каком-то неестественно спокойном, безветренном уголке. Эта тишина вызывала ощущение безжизненности, несмотря на веселые краски рыбачьих суденышек, которым она служила надежным убежищем.
Берега поднимались крутым амфитеатром. Видимо, в отдаленном геологическом прошлом в недрах горы образовалась подземная пустота. Море точило берег, пока не вторглось в каверну, ее своды обрушились, словно лопнувший пузырь, и открылся круглый водоем шириной около тридцати метров. Как раз такой величины, что в нем могли «тесным рядом» встать одиннадцать галер, как сказано у Гомера. И он нисколько не преувеличивал, говоря, что «там волн никогда не великих, ни малых нет». Прозрачная поверхность замкнутой акватории была совершенно неподвижна. «Арго» лежал на ней, точно игрушечный кораблик в ванне. Не считая узкого входа, бухта была закрыта, избавляя от необходимости швартоваться к берегу. В глубине бухты метров на 25—30 возвышались изрезанные эрозией желтые скалы с нависающим над водой карнизом, вид которого рождал чувство клаустрофобии и затаившейся угрозы: казалось, он вот-вот обрушится на безмятежное водное зеркало. Всякий враг, пожелай он занять позицию наверху, мог и впрямь обрушить истребительный град камней на пришвартованные внизу корабли, разбив их в щепы. Спастись было невозможно. Стоя на мысах у входа в бухту Месапо, два воина могли перекрыть его длинными шестами и поражать копьями рулевых. Моряков с разбитых кораблей, которые барахтались в воде, силясь выбраться на берег, ничего не стоило пронзить острогой, словно рыбу в садке. Именно так описывает Улисс побоище, учиненное лестригонами.
Улисс со своей командой спасся лишь потому, что его галера не вошла в смертельную ловушку, пришвартовавшись к одному из мысов. Остальные корабли направились прямо в бухту, он же «...свой черный корабль поместил в отдаленье от прочих, около устья, канатом его привязав под утесом».
Бухта Месапо с ее нависающими скалами во всем отвечает приметам места кровавой резни, и южный мыс вполне мог быть тем пунктом, где Улисс пришвартовал свою галеру. Сама природа словно приспособила его для высадки рыбаков с дневным уловом, и жители здешнего селения расчистили тут площадку для причала.
«Далее поплыли мы, в сокрушеньи великом о милых мертвых,— говорит Улисс,— но радуясь в сердце, что сами спаслися от смерти. Мы напоследок достигли до острова Эй. Издавна сладкоречивая... там обитает дева Цирцея, богиня, сестра кознодея Ээта».
Поэт не сообщает, сколько длилось это плавание, не указывает ни курса, ни пройденного расстояния, словно намеренно скрывая местонахождение зловещей обители Кирки. Так мы сразу сталкиваемся с наиболее сложной загадкой «Одиссеи», не располагая какими-либо указаниями, куда нам следует обратить взор. Улисс и его люди просто-напросто «к берегу крутому пристав с кораблем, потаенно вошли... в тихую пристань: дорогу нам бог указал благосклонный. На берег вышел, на нем мы остались два дня и две ночи, в силах своих изнуренные, с тяжкой печалию сердца».
Сюжет с богиней, превращающей людей в животных, настолько схож с широко известной сказкой о злой колдунье в лесу, что ничего не добавляет для определения места, где происходило магическое превращение. Между тем остров Эя играет существенную роль. Пребывание Улисса в гостях у Кирки — важный эпизод его одиссеи. Он провел в ее владениях целый год; это его вторая по длительности остановка в пути. Еще больше — семь лет — он задержался только у другой любвеобильной богини, Калипсо.