Неясный шум отвлек его от дум. Овлур поднял голову, увидел эллина в короткой тунике с бесстыдно оголенными ногами. Обеими руками эллин прижимал к себе большую амфору и что-то кричал, зазывное и непонятное.
— Иди узнай, чего ему надо? — приказал Овлур одному из воинов, сидевшему неподалеку. Самому идти не хотелось: солнце калило сквозь кожаную одежду, приятно грело старые кости. До недавней поры он и сам любил уйти в речные заводи, омыться, полежать нагишом в росной траве, радостно чувствуя, как наливается тело силой от воды, от ветра, от солнца, от кустов и трав, от всего того, что живет вокруг родных селений, хранит их от врагов, от бед всяческих. Но никогда он, Овлур, не появлялся раздетый на людях.
Воин прибежал оживленный, с сияющими глазами, сказал, что эллин продает вино по случаю праздника.
— Какого еще праздника?
— Не знаю. У них что ни день — праздник.
Второй раз Овлур слышит о празднике, а ничего о нем не знает. Это не годится. В походе надо знать все. Даже если это поход сюда, к Ольвии, по проторенной дороге.
Овлур поднялся, надел оружие и пошел сам к эллину.
— Сегодня день великих Дионисий! — кричал эллин.— Сегодня все должны быть пьяными!
«Зачем ему это нужно? — мелькнула тревожная мысль.— Хитрость?..»
Подойдя ближе, он понял: никакая не хитрость. Эллин едва держался на ногах.
— Проваливай! — сказал Овлур.
— Некультурные скифы,— еле ворочая языком, сказал эллин.— Они пьют неразбавленное вино.
Овлура не обидели эти слова:
— Посмотрите на культурного эллина,— засмеялся он. Эллин пьяно икнул.
— Всем известно, что скифы пьяницы... Вино нужно пить разбавленным.
— Лучше никак не пить.
— Не-ет, вино нужно пить разбавленным.
— Ну сам и разбавляй. У нас свои порядки.
— Наше вино для всех равно... Наши порядки тоже для всех хороши, не то что ваши...
— Иди, эллин. Наши порядки — не твоего ума дело.
— Это почему же? — озлился эллин.— Очень уж ты заносчив. Ваш царь и то наши порядки уважает.
— Не болтай чего не надо, язык отрежу,— помрачнел Овлур.
— Я знаю, что говорю. Ваш царь в нашей тунике... празднует вместе с нами...
— Ты лжешь, эллин! — Овлур потянулся к мечу. Бывало, и за меньшие оскорбления приходилось ему всаживать акинак в горло обидчику.
— Эгист никогда не лжет!.. Идемте, я покажу... вашего царя.
— Идем. Но если ты лжешь!..
Овлур махнул рукой, и четверо воинов встали рядом с ним, обнажив мечи. Заплетаясь ногами, эллин пошел впереди, шлепая сандалиями по дорожной пыли и все оглядываясь.
— Идите и сами... посмотрите... на своего царя.
— Но ведь ворота заперты. Ты знаешь, что в город не пройти, и потому лжешь.
— Ворота заперты, зато калитка... открыта,— эллин вдруг побледнел, поняв, что сболтнул лишнее. Если узнают, кто указал на потайную калитку, худо будет ему.
— Веди!..
Крохотная дверца под башней и в самом деле открылась без труда. Низко согнувшись, Овлур шагнул в холодный сырой мрак и сразу споткнулся об узкие каменные ступени.
— Иди вперед! — подтолкнул он эллина.
Ступени были высокими и крутыми. Свет, проникающий через узкие оконца, позволял рассмотреть большие блоки известняка, черные от копоти факелов, местами обтертые, оглаженные плечами и боками, как видно, часто поднимавшихся по этой лестнице стражей. Наконец блеснул солнечный свет, и Овлур вышел на просторную площадку, огражденную со всех сторон каменными зубцами, из-за которых, как он сразу оценил, удобно было метать дротики и стрелять из лука.
Овлур никогда не видел Ольвию и ее окрестности с такой высоты и с любопытством оглядывался. Водная гладь поднималась стеной и, казалось, готова была выплеснуться на небо, если бы ее не останавливал другой берег залива, темневший вдали. Внизу, за балкой, бродили кони и вразброс стояли, сидели, лежали воины царской сотни. А с другой стороны ярким ковром стлались краснокирпичные крыши города. Черными прямыми линиями тянулись мощенные камнем улицы, огороженные с обеих сторон сплошными серыми стенами домов. Дома были разные, совсем крохотные и огромные, в два этажа, с просторными дворами, окруженными тенистыми портиками. Вдали белели колонны каких-то больших строений.