— Отдыхайте. Только уходить от Харьюзового ручья не надо.
— Почему это — не надо? — начал заводиться я. Что это за дела: пришел, уху охаял, а вот теперь с места согнать пытается.— Захотим, на другой ручей пойдем.
— Не надо уходить далеко,— стоял на своем Апицын.
— Но почему?!
— Сиртя тут живут...— неохотно пробормотал он.
— Сиртя? — переспросил Роман. Он, как и я, слышал это слово впервые.— А это что еще такое?
— Маленькие люди такие. Шаманы. Сильные шаманы. Выдутана (Шаман высшей категории у ненцев. Выдутана лечили тяжелобольных, предсказывали будущее. Камлание выдутана сопровождалось невероятными трюками: например, существует поверье, что они могли протыкать себя чореем.).
— Сказки,— фыркнул доктор.
— Как — сказки? Сиртя раньше много было в тундре. Сейчас совсем мало. Однако есть. Ненцы к ним иногда ходят, когда болеют. Или когда про завтра спросить надо.
— Значит, сиртя людям помогают? — зацепился дотошный Роман.
— Помогают, помогают...
— Так отчего же место, где живут эти сиртя, плохое? Ненец смутился:
— Говорят так... Олень туда не ходит, ягель не растет вокруг сиртя-мя (Чум сиртя (ненец.).). Если человек без дела придет, помереть может. Подальше от сиртя надо ходить.
Чего-то не договаривал Апицын.
— Ну а сам ты зачем в эти «плохие» места пришел? Просто так, что ли?
— Зачем — просто так. Хэхэ пришел проведать,— сообщил Апицын и принялся набивать трубку.
Что означает «хэхэ», я понятия не имел. И потому сначала было подумал, что оленевод просто морочит нам головы. Но Апицын произнес «хэхэ» как нечто само собой разумеющееся, и невеждой показаться мне не хотелось.
— И далеко еще идти? — решил задать я наводящий вопрос.— Вон уже море. Или заблудился?
— Как заблудился? Ненец в тундре не заблудится. Пришел уже.
Я невольно обвел взглядом побережье, но так и не угадал, кого или что имел в виду Апицын под словом «хэхэ». Любопытство мое возросло еще больше.
— И когда же ты будешь хэхэ проведывать?
— Сейчас и буду. Докурю и проведаю.
— А нам можно?
— Пойдем,— разрешил Апицын.— Фонарик есть? Возьми.
Мы отошли от костра по берегу метров на сто пятьдесят, не более, как ненец поднял руку — тут!
Роман включил фонарик. Николай Апицын с каким-то странным, то ли отрешенным, то ли очень-очень почтительным видом глядел на большой, почти в человеческий рост, валун. Поверхность камня, темная от ночной сырости, тускло поблескивала в свете фонарика, но ни знаков, ни рисунков на нем не было заметно. Роман опустил луч ниже — и мы оба чуть не ахнули.
Под валуном внавал лежали рогатые оленьи черепа. Их тут были десятки — побелевшие от времени, почти рассыпавшиеся, и относительно свежие. На некоторых висели пестрые лоскутки, подвязанные к отросткам рогов. Тут же стоял ржавый чугунок — видимо, для мелких подношений, валялись осколки стекла.
Не обращая на нас никакого внимания, Николай семь раз обошел вокруг камня, опустился на колени, высыпал горсть чего-то — как мне показалось, табака — в чугунок. Затем достал плоскую фляжку коньяка, скрутил пробку и вылил содержимое на камень. После чего повернулся к нам:
— Все, идите обратно. С хэхэ говорить буду.
Пораженные увиденным, мы как во сне вернулись к дотлевающему костру, налили еще чаю. Апицын не возвращался. Стало зябко, и мы забрались в палатку.
Встали мы рано, с рассветом. Апицына нигде не было видно. Вероятно, «проведав» своего хэхэ, ненец сразу тронулся в обратный путь.
После краткого завтрака мы отправились на рыбалку: доктор на озеро, а я — снова на речку. Слова ненца о том, что ее зовут Харьюзовый ручей, задели мое рыбацкое самолюбие.
Я отправился вверх по течению до первого переката, под которым голубело крохотное озерцо — на Севере их называют «улово». Отстегнув от лесы вчерашнюю блесну и поставив одинарный крючок, наживил слепня. Забросил. Ничего. Еще раз. И снова впустую. И снова. Как я ни подергивал лесу, как ни «играл» насадкой, хариус на мои хитрости не поддавался.
Долго выносить подобное издевательство я не мог. «Это же надо,— думал,— не поймать ни одной рыбины на ручье, который называют Харьюзовым!» И промаявшись еще немного, я собрался к Роману на озеро. Смотал спиннинг. Повернулся. И — остолбенел.
Неподалеку от меня стояла девочка лет двенадцати в ненецкой одежде и смотрела в мою сторону. Ни взрослых, ни оленей рядом с ней не было.
— Ты одна? — оторопело спросил я первое, что пришло в голову.