Лес, по которому мы бродили целыми днями, вызывал у нас какое-то гнетущее чувство и даже внушал некоторый страх. Продираясь сквозь колючки и густую поросль в глубь чащи, мы сталкивались с полчищами клещей, пиявок и жалящих насекомых. Если у нас не оказывалось компаса, мы полностью теряли ориентировку, так как солнце не могло пробиться сквозь бесчисленные складки огромного зеленого занавеса, и, чтобы не заблудиться, приходилось метить путь зарубками на деревьях.
Самым крупным животным здешнего леса был ягуар. Он передвигается так тихо, и его окраска настолько сливается с окружающей растительностью, что путешественник редко замечает его, если только специально не охотится с собакой. Чаще всего нам попадались следы ящерицы тегу: извилистая ложбинка от хвоста с отметинами когтистых лап по обеим сторонам. Иногда, пройдя по такому следу, мы находили и саму ящерицу. Серая, с красноватым отливом, длиной чуть ли не в метр, она сидела неподвижно, как чучело. Но и тегу молниеносно исчезала, стоило нам подойти к ней слишком близко.
Самыми заметными обитателями леса были птицы. На деревьях, вытянувшись в струнку, сидели трогоны. Размером с кукушку, с ярко-красной грудью и щетинистыми усами вокруг клюва, они держались поблизости от коричневых шарообразных гнезд термитов, в которых устраивали свои гнезда-норы. По земле, прячась в тени, робко и незаметно ступали тинаму — мелкие коричневые почти нелетающие птицы, похожие на куропаток. Время от времени слышны были их мелодичные позывки: протяжный нежный свист. Как-то раз мы нашли гнездо тинаму с дюжиной лиловых яиц, гладких и блестящих, как бильярдные шары. Сойки уррака, отличающиеся безграничным любопытством, как правило, сами разыскивали нас. Если мы проходили поблизости от места их шумного сборища, они спускались ниже и скакали за нами с ветки на ветку, пронзительно крича и кудахча. Кстати, сойки привлекали внимание не только голосом, но и внешностью: нижняя часть их туловища имела кремовый цвет, спинка и крылья — ярко-синий, а голова, будто забавной шляпкой, была покрыта завитушками мелких перьев. Во множестве водились в лесу птицы-колокольчики. Всюду раздавались их поразительные металлические голоса, но на глаза они почти не попадались. Когда же нам все-таки удалось выследить одну птицу, мы увидели только маленькое белое пятнышко, устроившееся на самой верхушке высоченного дерева. Птицы-колокольчики, распределив между собой территорию, заявляли права на свои владения непрерывными звонкими трелями. Случалось, что один певец заводил вокальное сражение с другим, находившимся от него почти за километр, и тогда казалось, что весь лес наполнен перезвоном колокольчиков.
Через несколько дней, никого не поймав, мы решили перебраться в толдерию и разбить там лагерь. Неньито одолжил нам двух лошадей, мы погрузили на них свой багаж и в приподнятом настроении покинули Иреву-Куа.
— Дайте знать, если придет Кейо, и мы тут же вернемся,— попросили мы своих хозяев на прощание.
Индейцы в толдерии весьма сочувственно отнеслись к программе нашей экспедиции и частенько приходили посидеть, попить мате и дать разные полезные советы. Один из них припомнил, будто недавно кто-то нашел гнездо птицы дхаку пети. По его словам, это очень редкая птица, и тот человек забрал яйца, принес их домой и положил под домашнюю наседку. Судя по описанию, дхаку пети мог быть белохохлым гокко, который похож на индейку и слывет одним из самых красивых представителей своего семейства. Мы поинтересовались, как нам найти этого человека. Индеец, очевидно, рассчитав уже комиссионные за посредничество, сказал, что принесет цыплят сам.
Он вернулся через два дня и принес птенцов: желтые в черную крапинку восхитительные пушистые мячики. Мы не могли определить, белохохлые это гокко или нет, но взяли с индейца слово, что это именно они, и с тем обменяли их на нож.
Птенцы вскоре стали совсем ручными и ходили за нами повсюду. Опасаясь ненароком наступить на них, мы соорудили вольеру. Они с большой охотой клевали зерна и мелкие кусочки мяса и быстро подрастали, а мы гадали, в кого же они превратятся. Со временем один из птенцов стал как будто слегка отличаться от остальных, но только в Лондоне мы смогли точно определить свое приобретение. Трое действительно оказались бело-хохлыми гокко. У них были черные с белыми крапинами крылья, яркие алые сережки, а на макушке — прелестное украшение из длинных белых перьев. Четвертая птица имела гораздо более скромную однотонно коричневую окраску и могла похвастаться только маленькими красными сережками. Если индейцы намеренно всучили нам этого птенца, полагая, что перехитрили нас, выгодно продав никчемную птицу, то они ошиблись: он оказался самым ценным из всей четверки. Это был другой вид гокко — гокко Склэтера, который в ту пору чрезвычайно редко попадал в Лондонский зоопарк.