Тогда же детально осмотрели пагоду; что меня поразило больше, чем экстравагантные фигурки из фарфора, бронзы, серебра или золота, и что мне показалось более искусным, чем стяги со змеями, драконами и химерами, это — большой цилиндр наподобие цилиндра огромной шарманки, весь усеянный божественными ликами и предназначенный для того, чтобы намалывать молитвы. Правда, эта бесценная машина служит только князю, но суть в другом: предусмотрен случай, если по рассеянности или занятый земными заботами он забудет помолиться. Цилиндр повернут, молитва произнесена; Далай-Лама при этом ничего не теряет, и князю не обязательно молиться самому (Цилиндр, набитый текстами молитв, а иногда даже оклеенный ими снаружи — непременная деталь храмов северного буддизма. Это механизированная форма молитвы. Человек, проходя мимо, поворачивает цилиндр по часовой стрелке, что соответствует разовому прочтению всех молитв, заложенных в цилиндре. Иногда такие цилиндры устанавливают на перевалах и горных ручьях, где их крутят ветер и вода. Считается, что эффект от таких молитвенных мельниц выше, чем если бы эти молитвы просто произносил человек. — Прим. научного ред.).
Калмыцкое духовенство подразделяется на четыре определенных класса: главные священники, или бако , рядовые, или гелунги , дьяконы, или гетцулы , и музыканты, или манчи (В этом перечне А. Дюма почти точен. «Высочайше утвержденное положение об управлении калмыцким народом» от 23 апреля 1847 года установило ранги калмыцких священнослужителей: Лама калмыцкого народа — глава всего духовенства Калмыкии; бакша (а не бако) — настоятель хурула; гелюнг — высшая монашеская степень (после 25 лет обучения); гецуль — низшая монашеская степень (после 10 лет обучения); манджи — ученики, послушники, исполнявшие в процессе обучения роль монастырской прислуги. -Прим. научного ред.).
Все подчиняются верховному священнослужителю далай-ламской религии Тибета. Калмыцкое духовенство, может быть, самое счастливое и самое ленивое из всех; в последнем качестве берет верх даже над русским духовенством. Оно пользуется всеми возможными льготами: избавлено от всякой повинности, не платит ни одной подати. Народ обязан следить, чтобы оно не нарушало границ дозволенного; священники не имеют права быть собственниками, но этот запрет становится средством к тому, чтобы у них было все: что принадлежит другим, принадлежит им; они дают обет целомудрия, но женщины чтят их до такой степени, что ни в чем не осмеливаются отказать ни г е т ц у л у, ни даже манчи. Священник, у которого есть что сказать приватно женщине, приходит ночью драть войлок кибитки. Якобы некий зверь рыскает вокруг да около; женщина берется за палку и выходит его прогнать, а так как заботы по хозяйству лежат на ней одной, муж спокойно позволяет ей заниматься своими обязанностями. К тому же калмыцкий ад не предусматривает наказания за грех сладострастия.
Чувствуя время родов, калмыцкая женщина дает знать об этом священникам, и те спешат прийти и перед дверью молят Далай-Ламу о милости к ребенку, который должен родиться. Тогда за палку берется муж — часто за ту же, за какую бралась жена, чтобы прогнать зверя, дерущего кибитку, — и со всего маха лупит ею воздух, отгоняя злых духов. Как только ребенок увидел свет, родитель бросается вон из кибитки; ребенок будет носить имя первого же одушевленного или неодушевленного предмета, на который падет взгляд родителя, и станет, таким образом, Камнем или Собакой, Цветком или Козлом, Котелком или Верблюдом (Способы подбора имен новорожденным у калмыков гораздо разнообразнее: по дням недели и соответствующим планетам, по порядковому номеру рождения ребенка в семье (первый, пятый, седьмой и т.д.), это могут быть буддийские термины и предметы культа, географические названия, качественные прилагательные (красивый, крепкий и т.д.). — Прим. научного ред.) .
Бракосочетанию — мы имеем в виду союзы в кругу людей состоятельных или занимающих почетное положение в нации,— как всем восточным свадьбам, предшествуют предварительные переговоры, то есть покупатель жены тайком от отца торгуется о цене, самой подходящей из возможных. Обычно за жену платят семье половину верблюдами, половину деньгами; но не покупают наобум, так как полигамия и развод больше не практикуются у калмыков, и они хотят любить женщину, которую берут, а симпатия к женщине обеспечена, если она оплачена; остается похитить или, по крайней мере, разыграть похищение невесты у ее отца. Жених во главе дюжины своих друзей совершает умыкание; семья сопротивляется столько, сколько нужно, чтобы муж заслужил славу завоевателя своей жены. С нею он садится на коня и бросается вскачь. Этим обычаем можно объяснить знание верховой езды фрейлинами княгини Тюмень; калмыцкая девушка должна быть всегда готова вскочить на коня: всякое может случиться. Раз девушка похищена, воздух оглашается триумфальными криками, в знак победы гремят ружейные выстрелы. Ватага останавливается только тогда, когда прибывает к месту, где установлен таган (треножник); этот таган будет поддерживать котелок молодого хозяйства и, следовательно, займет центр кибитки. Двое вступающих в брак слезают с лошади, преклоняют колени на ковре и принимают благословение священника, после чего поднимаются, обращаются в сторону солнца и творят молитву, состоящую из четырех частей. Молитва окончена, конь, что помог домчать сюда девушку, освобожден от удилов и седла, отпущен свободным в степь; он будет принадлежать тому, кто с ним совладает. Свобода, предоставленная коню, имеет символический смысл: это знак молодой супруге, что она перестала быть собственностью отца, чтобы стать собственностью мужа, и должна забыть дорогу к родимой кибитке. Все оканчивается установкой и оборудованием палатки двух супругов, на пороге которой молодая женщина снимает вуаль, с которой не расставалась до сих пор. Снятую вуаль муж бросает лететь по ветру, и первый калмык, который ее поймает, в свою очередь, становится супругом фрейлины, если невеста высокого ранга, или горничной, если невеста рангом пониже, похищенной за компанию.