Внешне Беатрис оставалась невозмутимой, но внутренне сжалась от исходящей от венецианцев ненависти.
— Что же ты молчишь? — спросил Галлино, подойдя к Беатрис вплотную. — Раз ты решила, что мы уехали, значит, подумала, что мы добыли то, за чем нас послали. Так?
— Естественно.
— И ты выдала нас Колону, — в голосе Галлино слышался не вопрос, но утверждение. — Отвечай мне, — его жилистая рука легла Беатрис на плечо и усадила на диван: — Не шути с нами, девочка. Одно дело, если ты больше не хочешь нам помогать. И совсем другое — твое предательство. Если так, тебе несдобровать.
— Что вы от меня хотите? Я и так многое сделала для вас.
— Поначалу сделала, а вот потом сильно напортила. Напортила так, что все нужно начинать заново. Где Колон?
— Не знаю. Я не видела его больше недели. Уходите. Мне больше нечего вам сказать.
Галлино наклонился еще ниже.
— Может статься, ты уже никому не сможешь что-либо сказать.
— Для чего вы мне это говорите?
— Мы хотим тебе помочь, — вступил в разговор Рокка. — Но для этого и ты должна помочь нам. Даже теперь еще не все потеряно. Многое можно поправить...
— Рокка, там кто-то есть! — прервал его хриплый вскрик Галлино.
Рокка и Беатрис инстинктивно посмотрели на дверь. На пороге стоял Колон.
Он шагнул вперед, затворил за собой дверь. Бледный, как полотно, с сухой улыбкой на губах, с горящими серыми глазами.
— Пожалуйста, продолжайте, мессер Рокка. Расскажите даме, что она должна делать. Теперь, когда мне все известно, остается только восхищаться вашим мужеством. Будь вы трусоваты, давно удрали бы из Кордовы вместе с вашей приманкой.
— О боже! — ахнула Беатрис, прижав руки к груди. Рука Рокки исчезла за спиной:
— Поосторожней со словами, мой господин.
— Как вам будет угодно. Хочу только предупредить вас: если завтра к этому времени вы не покинете Кордову, все трое, я позабочусь о том, чтобы вас бросили в темницу... надеюсь, что ваша проницательность теперь подскажет вам, что мое предупреждение — не пустые слова. Только благодаря этой женщине я даю вам возможность уехать.
Колон повернулся, чтобы уйти, а Беатрис, придавленная чувством вины, не произнесла ни слова, чтобы остановить его. Так что пришлось отвечать Рокке. Его рука появилась из-за спины, но уже с кинжалом.
Колон скорее почувствовал, чем увидел метнувшегося к нему Рокку, и, успев обернуться, схватил его руку с зажатым кинжалом. Он крутанул венецианца назад, зацепив его ногу своей, и сильно толкнул. Рокка, взвыв от боли, рухнул на пол с неестественно вывернутой правой рукой.
А на Колона уже бросился с кинжалом Галлино, и Колон, недолго думая, ухватил за гриф гитару Беатрис, прислоненную к стулу, и изо всех сил ударил ею венецианца. Этот удар пришелся по макушке, донышки не выдержали, голова Галлино пронзила их насквозь, и гитара застыла на его шее как ярмо. Галлино подался назад, сшиб спиной стол. Из многочисленных порезов показалась кровь.
Тут распахнулась дверь, и в комнату заглянул привлеченный шумом Загарте. За ним маячили двое работавших у него парней и служанка Беатрис.
— Святой Боже, что тут происходит?
— Эти убийцы напали на меня с кинжалами. Вызовите стражу!
И Загарте вместе со слугами задержал венецианцев до прибытия альгвасилов. Впрочем, пришли они достаточно быстро. Их командир заявил, что коррехидор разберется и решит, кто нападал и кто защищался. Они забрали с собой не только венецианцев, но и Колона.
Глава 24. Отъезд
Беатрис, потрясенная случившимся, осталась с Загарте и служанкой. Их попытки успокоить ее ни к чему не привели.
— Эти нечестивые собаки сломали вашу гитару, — печально вздохнул Загарте.
— Что — гитара, Загарте... — Беатрис слабо взмахнула рукой. — Петь я больше не буду. Так что другая мне не понадобится.
— Как — не нужна? — Загарте запнулся. — О чем вы говорите?
Беатрис тяжело поднялась с дивана.
— Все кончено, мой друг. Петь я больше не буду, ни здесь, ни где-либо еще. Я видела от тебя только добро, Загарте, и мне жаль подводить тебя. Однако я должна уехать.
И Загарте понял, что принятого решения Беатрис не изменит. В тот же вечер посетители харчевни не увидели ее на сцене. А на следующее утро, с опухшими от слез глазами, она попрощалась с мориском, села на мула и в сопровождении служанки и погонщика выехала из Кордовы через Альмодоварские ворота, по дороге, ведущей на восток, в Севилью.
Примерно в тот же час коррехидор, сидя под распятием на белой стене, мрачно взирал на Рокку и Галлино.
Колон, ознакомленный коррехидором с подробностями дела, выступал не только потерпевшим, но и обвинителем.