Позже, в затемненной Москве 1942 года, на приватном ужине с Черчиллем в ответ на вопрос о демографической цене коллективизации размякший от вина Сталин поднял обе руки с растопыренными пальцами и сказал: «Десять миллионов… Ужасно. Четыре года это продолжалось. Но было абсолютно необходимо для России». Абсолютно или не абсолютно — вопрос спорный. Но настоящую цифру он, выходит, знал. И настоящую причину людской недостачи — тоже.
Линия Вангенгейма
Расстрельная ротация захватила не только партийных активистов. Алексей Феодосьевич Вангенгейм, из давно обрусевших голландцев. Естествоиспытатель, основатель первой в СССР системы метеорологических наблюдений. Все просто: коллективизация, голод, смерть — с точки зрения власти, полбеды. Беда — снижение товарных поставок хлеба. Кто-то должен за это ответить. Не власть же! Виновата, как объяснил Сталин делегатам XVI Пленума, засуха, в которой виноват тот, кого партия поставила командовать погодой. Короче, посадили убежденного коммуниста Вангенгейма за развал той самой системы, которую он и создал, на пять лет, за вредительство. Понятие «враг народа» пришло позже. Метеоролог попал в относительно приличный лагерь на Соловках. Даже мог писать письма, в том числе маленькой дочери Элеоноре — с картинками, с детскими загадками. Срок подходил к концу, когда грянул тридцать седьмой. Из Центра поступило указание — срочно разгрузить лагеря для нового контингента. Эти уже имели статус «врагов» и редко получали меньше 10 лет. А что делать с прежними — не отпускать же? На местах формируются «тройки», решающие техническую задачу: разгрузить. На Соловках «тройка» вскрыла созревший среди заключенных заговор шпионов и национал-террористов под названием «Всеукраинский центральный блок». Подобрали 134 человека, общим у которых было только знание украинского языка или родня на Украине. Рассмотрели персональные дела — десятками за день, вынесли приговор, и быстро в Кемь, за пулей в затылок. Однако бумажный порядок соблюдался. В расстрельном протоколе от 9 октября 1937 года террорист профессор Вангенгейм (№ 120) соседствует с Яворским Матвеем Ивановичем — № 118 («историк-экономист, владеет языками русским, польским, чешским, белорусским, немецким, французским, итальянским, латинским и греческим, имеет брата Ивана в Праге и в Галиции (Львов) сестру Екатерину»), с Чеховским Владимиром Моисеевичем — № 119 («профессор историк»), с Грушевским Сергеем Григорьевичем — № 121 («профессор историк») и так далее. Всего в лагере вскрыли несколько разветвленных контрреволюционных организаций: заговорщики, фашисты, террористы. Но места новеньким все равно не хватало. Вангенгейм сел за засуху, а расстрелян был как национал-террорист. 23 июня 1956 года Военная коллегия Верховного Суда признала расстрел необоснованным и реабилитировала метеоролога посмертно, однако родне об этом не сказала. Зачем? Семье выдали солидный государственный документ — свидетельство о смерти I-ЮБ № 035252 от 26 апреля 1957 года, где указано, что Вангенгейм А.Ф. умер 17 августа 1942 года от перитонита. И только в 1992 году выросшая дочь Элеонора добилась от властей правды. И до сих пор не может понять: зачем было врать над костями? В 1957 году? Ответ — двоемыслие. Хрущев, ниспровергатель Сталина, в этом отношении — верный его последователь. Сталин плох, но созданная им советская система замечательна, нельзя допустить подрыва ее основ. Эта диалектика у них в подкорке: правда лишь то, что на пользу власти, остальное — клевета. Разоблачители Сталина истово продолжают его дело, растаскивая даты смертей подальше от рокового 1937-го. Им это кажется правильным и патриотичным. «Так было надо».
Вагоны с трупами, или молчание элит
Почему элита молчала о бедах крестьян, можно понять из простодушного рассказа бывшего генсека Никиты Сергеевича Хрущева , который нетрудно найти в его «Воспоминаниях». По его свидетельству, приезжает в начале 1930-х секретарь Киевского обкома Демченко в Москву к Микояну и спрашивает, знают ли Сталин и Политбюро, какое положение дел сложилось на Украине. Положение, прямо сказать, скверное. Народ массово мрет с голодухи. «Пришли в Киев вагоны, а когда раскрыли их, то оказалось, что вагоны загружены человеческими трупами. Поезд шел из Харькова в Киев через Полтаву , и вот на промежутке от Полтавы до Киева кто-то погрузил трупы, они прибыли в Киев». Возникает сразу несколько вопросов. Самый простой: о чем думал этот «кто-то», погрузивший мертвецов? Ведь ЧК ничего не стоит выяснить, где и кто позволил себе эту антисоветскую выходку, задержал состав и обеспечил загрузку. Видно, этот «кто-то» махнул рукой на собственную судьбу, когда отправлял киевскому начальству такую посылку, а заодно и на судьбу своей семьи. Впрочем, скорее всего, семьи уже не осталось, и отправитель спешил догнать ее на смертных путях, послав советской власти прощальный привет.
Вопрос посложнее: что, менее экзотичного способа довести до руководства информацию о положении дел на Полтавщине не было? И, наконец, самый сложный вопрос. Как вы думаете, довели ли Микоян и Демченко этот факт до сведения Сталина? Нет, конечно. Кому охота погубить карьеру и получить срок за паникерство и распространение клеветнических слухов? Струсили и правильно сделали. Чиновник не должен рисковать головой, когда сообщает начальству правду. Такое бывает только в ненормальной социальной среде. В данном случае — в замкнутой системе ВКП(б). Ведь наверняка «кто-то» из Полтавы, перед тем как дойти до смертной грани отчаяния, писал, телеграфировал и телефонировал вверх по вертикали. Впустую.
Такова была норма. Люди жили, делали карьеру, мечтали, были по-своему счастливы и… изобретали аргументы, чтобы защититься от того странного и страшного, что происходило рядом. Аргументов было совсем немного. Точнее, всего один: так надо. Кругом враги. А впереди коммунизм. И мы отчаянно верим. Поезд смерти так и не дошел до адресата. До нас с вами. Стоит на запасных путях социальной памяти. Россия не хочет о нем знать. «Кто-то» из Полтавы напрасно совершил свой подвиг.
Почему тридцать седьмой?
До 1937 года государственная элита и советская интеллигенция не возмущались народными бедами по очень простым причинам. Во-первых, боялись. Во-вторых, где было возмущаться — в «Правде», что ли? В-третьих, толком не знали и знать не хотели: нет, нет, ни за что. Даже на ухо нельзя, не говоря уж о том, чтобы вести дневник или хранить документы… Одно из главных открытий большевизма с 1917 года — полная изоляция и деградация информационного пространства.
Немая деревня писала летопись своей смерти безымянными могилами, опустевшими домами и вспухшими трупами вдоль железнодорожных насыпей. А сегодня говорят: документальных свидетельств, пардон, маловато. Каких свидетельств, уважаемые товарищи? Если вы имеете в виду церковно-приходские книги, где велся учет обывателей, то попов, позвольте напомнить, кончили еще при Ильиче. А данные ЗАГСов, как вскрыл товарищ Сталин, были искажены вредителями из ЦУНХУ. Хрущев, член ЦК и даже Политбюро, признается, что реальных масштабов беды тогда не представлял. А что представлял, то держал при себе. Что ж говорить о других, менее информированных.
Воспитанники спецдетдома для детей политзаключенных. Помимо таких детдомов существовал еще и настоящий детский ГУЛАГ