В 5 часов утра на 14-м градусе северной широты ранней весной еще стоит кромешная темень, но именно в этот час надо выступать из базового лагеря на поиски того, кого, возможно, больше нет. Вооружившись карманными фонариками и набив рюкзаки минеральной водой, мы в сопровождении жилистого беззубого рейнджера, который не знает ни слова ни на одном языке, кроме родного, отправляемся на восток от Тматбея.
В эти ранние часы дикая природа наиболее оживлена: ночные ее обитатели еще только удаляются на покой, дневные, наоборот, пробуждаются к активной жизни. Вполне можно оглохнуть от птичьего многоголосия: «кваканье» невидимых павлинов и фазанов из густого кустарника смешивается с резким «уэу!» откуда-то из крон (авторы звука — вероятно, попугаи; во всяком случае, их вопли очень похожи на те, что издают австралийские какаду). Остаточное уханье засыпающих сов Ketupa ketupu и Ketupa zeylonensis не слишком мелодически гармонирует с «командным» голосом птиц-носорогов или священных майн (этаких камбоджийских скворцов). В общем, ощущение такое, будто ты получил бесплатный абонемент на концерт Эдисона Денисова.
Повсюду — гигантские, в человеческий рост — термитники и специфические ловчие сооружения нефилы. Кстати, этому «национальному» камбоджийскому пауку прочат большое научно-экономическое будущее. Дело в том, что его паутина прочна и эластична — в большей степени, чем шелк и даже синтетический кевлар, из которого делают бронежилеты.
Тем временем наш проводник стал озабоченно обмахиваться платком и искать какие-то окольные пути в редколесье — уже два или три раза встретился нам кмун — лесная пчела Apis dorsata, гроза саванн. Кроме того, ее присутствие означает, что неподалеку могут оказаться небольшие малайские медведи. Признаки жизнедеятельности этого Ursus malayanus тоже попались нам на пути… Столь резкое погружение в дикий мир с его законами и признаками, очевидно, произвело на нас, наивных жителей большого города, столь сильное впечатление, что чувства наши поминутно прорывались наружу и выражались на языке жестов, единственно доступном при общении с нашим «лесничим». Эта несдержанность вышла нам боком и совершенно анекдотически. Рейнджер начал проявлять признаки беспокойства и явно присматриваться к чему-то. Мы это расценили, как указание на то, что цель близка. Вглядываясь в горизонт, мы уже мысленно видим на фоне ярко-зеленой поляны серые тени с мощными огузками, они напоминают нам крупных копытных. Мы крадемся к ним с осторожностью заправских натуралистов, но… силуэты предполагаемых быков оказываются звеньями деревянной изгороди нашего базового лагеря. Время — 11 утра. «Приехали».
— Что случилось?! — буквально набрасываемся мы на оторопевшего рейнджера. — Почему так рано вернулись, ведь собирались за речку Кхнат, к дальним восточным холмам?!
Вы будете смеяться и правильно поступите, но оказалось, что нашу возбужденно-вопросительную жестикуляцию в лесу несчастный кхмер принял за зов усталого туриста — пошли, мол, домой. Хватит, устали, находились…
Казалось, ключевой день нашего пребывания в Тматбее безнадежно потерян. Но тут уж мы, как любые нормальные путешественники, закусили удила. Прекрасно понимая по собственному опыту, что в полдень отправляться на поиски крупных млекопитающих уже безнадежно, мы, тем не менее, отправились: теперь устремились от деревни строго на северо-запад, в сторону знаменитых тматбейских трампянгов.
В целом поход наш был похож на «бег с препятствиями»: то палящее солнце над саванной, то густая сеть лиан, сквозь которую едва продерешься без то — индокитайского аналога мачете, то рыжие муравьи… Последние решительно атаковали меня, когда я наклонился за цветком кандола. Считается, что он приносит удачу, но мне он ее не принес: стоило за ним нагнуться, как за шиворот неведомо откуда посыпался целый десант насекомых.
Кох Кер. Заброшенные в лесах города и храмы, увитые лианами,— характернейший признак камбоджийских вторичных лесов. Там, куда после Средневековья вернулись джунгли, некогда текла жизнь, рождались и рушились царства
Экскурс 5
И числом, и уменьем
Красные муравьи-ткачи рода Oecophylla в абсолютном зачете вполне могут быть сегодня названы самыми опасными хищниками Юго-Восточной Азии (а заодно и Африки). Во всяком случае, здесь нет ни одного животного, крупного или мелкого, которое обладало бы от них эффективной защитой. Слава богу, что эти крупные — до нескольких сантиметров — рыжие разбойники охотятся и собирают выделения тлей только на деревьях, на землю спускаются лишь для того, чтобы перейти с одного дерева на другое. Но не поздоровится тому, кто вторгнется в их среду обитания: оленю или кабану, случайно повалившему полусухой ствол, на котором находилось их гнездо, или вот человеку, случайно его задевшему. Ткачи способны нападать моментально, «ссыпаясь» большими группами на тело «захватчика», и преследовать его на протяжении нескольких километров. Укусы их крайне болезненны и умеренно ядовиты.
Что ж, могу засвидетельствовать — в первые минуты от боли я буквально взбесился...
Трудно сказать, сколько времени прошло, прежде чем мы справились с муравьями. Стрелка часов приближалась к 16.00, наступало самое страшное пекло, какое только возможно в марте — около 40 градусов на солнце. В условиях почти 100-процентной влажности это почти невыносимо.
Обратно до Тматбея было около 20 километров, и, удовлетворившись наблюдением за полуодичавшими водяными буйволами на берегу мутной речушки, мы почли за благо прекратить движение вперед.
В тот памятный день если мы и не нашли никаких «намеков» на быка коупрея, то, по крайней мере, испытали способность не слишком хорошо спортивно подготовленных белых журналистов проторчать от рассвета до заката без обморока во влажной азиатской саванне. А это, поверьте мне, дорогие читатели, уже немало. По моим ощущениям, во всяком случае.
Недалеко от Пномпеня. Храмы и пагоды нередко располагаются на берегу заросших лотосами прудов. Известно ведь, какое значение этот цветок имеет в буддизме: он символизирует воды, из которых рожден мир, духовное раскрытие человека и тому подобное
Глава 4
Домашний или дикий? — Избушки на курьих ножках — Как вырастить крокодила
Чудно почувствовать себя постояльцем гостиницы, пользователем Интернета, клиентом — в общем, песчинкой современной глобальной цивилизации меньше чем через сутки после того, как воевал с муравьями в диптерокарповом лесу. Но факт остается фактом — мы в Сиемреапе, крупном и самом популярном у иностранцев городе Камбоджи, утомительно шумном и людном.
Такой предстала имперская столица кхмеров в IX-XV веках, Ангкор, перед лицом первооткрывателя Анри Муо
Еще в середине XIX века на месте современного Сиемреапа у берега одноименной реки стояла жалкая рыбацко-рисоводческая деревушка. Но ей выпал счастливый лотерейный билет. В 1861 году французский натуралист Анри Муо бродил по окрестным лесам и неожиданно для себя наткнулся на целую вереницу величественных священных построек, воспроизводящую планировкой расположение звезд в созвездии Дракона: храмы Байон, Ангкор-Ват… «Увиденные мною памятники строительного искусства огромны по своим размерам и, по моему мнению, являются образцом самого высокого уровня по сравнению с любыми памятниками, сохранившимися с древнейших времен. Я никогда не чувствовал себя таким счастливым, как сейчас, в этой великолепной тропической обстановке. Даже если бы я знал, что мне придется умереть, я ни за что не променял бы эту жизнь на удовольствия и удобства цивилизованного мира». Возможно, его посетило какое-то предчувствие: спустя несколько месяцев Муо заболел малярией и, промучившись 20 дней, умер.