Понимание такого важного факта, как снижение физических возможностей организма с возрастом, повлияло на всю медицину в целом — и в теории, и в практике. До момента решительного наступления на болезни этот фактор особенно не учитывался, ведь жизнь большинства людей обрывалась либо в расцвете сил, либо еще на пути к нему. Раздвинув временные рамки человеческого существования, превратив старость из удела немногих избранных в закономерный этап почти каждой жизни, медицина сама лишила понятие «здоровье» абсолютного статуса. Отныне результаты лечения стали соотносить с некоторым условным возрастным стандартом. «Нормальный показатель для вашего возраста…», «…а чего вы хотите в ваши-то годы?» — множеству людей приходится регулярно слышать от врачей такие фразы, идет ли речь об артериальном давлении, остроте зрения или переносимости физических нагрузок. Некоторым пациентам они кажутся бестактными, но за ними стоит реальность, с которой медицина вынуждена считаться.
Лечение, не устраняющее болезнь полностью, но снимающее наиболее неприятные и опасные ее последствия, привело к огромным успехам во многих областях медицины. Какие бы не удобства ни испытывал сегодня больной диабетом I типа, они не идут ни в какое сравнение со скорой и неизбежной смертью, на которую он был бы обречен еще век назад. Медикаментозное лечение эпилепсии и шизофрении позволяет не только купировать приступы, но и консервировать развитие болезни, не позволяя ей разрушить личность больного. Об успехах современной кардиологии и кардиохирургии слышали все, но нелишним будет напомнить, что почти все достижения в этой области лишь отчасти компенсируют патологические изменения в сердце и возможны лишь при регулярном, как правило, пожизненном лечении.
С другой стороны, врачебная наука продолжает искать способы не только продлить жизнь больным или облегчить их страдания, но и полностью устранить ту или иную болезнь. На памяти ныне живущих людей стало возможным то, что еще совсем недавно выглядело чудом. Даже необратимость утраты конечности перестала быть абсолютной: микрохирургические операции по «пришиванию» отрезанной кисти или стопы уже поставлены на поток. Нынешний бум экспериментальных работ в области генной и клеточной терапии обещает в ближайшем будущем резко расширить список полностью излечимых болезней.
Трудно сказать, насколько оправдаются эти надежды, но в любом случае медицина должна помогать больным уже сейчас. А для этого нужно уметь как-то оценивать результаты своих усилий. Если критерием их успешности не может считаться полное излечение, то что можно предложить взамен?
Успехи онкологии позволяют продлить жизнь лишь на время. Но все чаще случаются и полные победы: певица Кайли Миноуг и велогонщик Лэнс Армстронг полностью излечились от рака. Хотя никто из врачей не мог заранее гарантировать такой результат. Фото слева: REUTERS, фото справа: EYEDEA/EAST NEWS.
Проценты здоровья
«Средняя температура по больнице» — совершенно бессмысленный и неинформативный статистический показатель. В самом деле, уже сама мысль об усреднении любых характеристик, относящихся к здоровью или болезни, кажется дикой и нелепой. На протяжении всей истории величайшие врачи проповедовали индивидуальный подход к каждому больному, указывая, что одна и та же болезнь у разных людей может проявляться совершенно по-разному.
Поэтому неудивительно то возмущение, с которым коллеги встретили вышедшую в 1835 году брошюру французского врача Пьера Луи. Недоверчивый доктор сравнивал течение пневмонии, дифтерии и некоторых других «лихорадок» у тех больных, которых лечили пиявками (считавшимися в то время наилучшим средством от этих и многих других болезней), и у тех, кто не получал такого лечения. И обнаружил, что вероятность смерти в этих случаях одна и та же, то есть прославленный метод не оказывает вообще никакого лечебного действия. Медицинская корпорация была потрясена: как можно на основе бездушных цифр ставить под сомнение действенность метода, освященного веками практики и подтвержденного множеством самых авторитетных врачей в разных странах! Врач должен лечить, а не заниматься кощунственными подсчетами, сколько больных умерло и какова их доля от общего числа пациентов с данным диагнозом.
Тем не менее скандальная идея внедрилась в умы: всего через пять лет после публикации Луи в той же Франции увидел свет основательный труд Жюля Гавара «Общие принципы медицинской статистики». Эти два сочинения положили начало новому пониманию проблемы.
В его основе лежит простой вопрос: откуда мы вообще знаем, что то или иное лечение как-то влияет на ход болезни? Любая болезнь — это сложный процесс, вызываемый, опосредуемый и изменяемый множеством факторов. Прогресс выздоровления выражается в некотором улучшении состояния, наблюдаемом к тому же лишь у части больных. С другой стороны, состояние больного может измениться и независимо от применяемого лечения. Как мы помним, с некоторыми болезнями организм справляется (или может в принципе справиться) сам. Течение других носит циклический характер: обострения более-менее регулярно сменяются ремиссиями. Многое зависит от индивидуальных генетических особенностей больного, от его веры во врача, от образа жизни, который он ведет. Наконец, под однотипным диагнозом может скрываться несколько заболеваний, требующих различных назначений врача. Поэтому при применении любого лечения картинка чаще всего получается пестрая: у одних улучшение явное, у других — едва заметное, у третьих — нет никакого, а кому-то даже стало хуже. И какую роль сыграло во всем этом применяемое лекарство или процедура, на первый взгляд совершенно непонятно.
Однако если сравнивать большие группы больных, к одной из которых применялся некоторый метод лечения, а к другой (контрольной) нет, то все посторонние влияния будут оказывать на них примерно одинаковое действие. Тогда разница в течении болезни в этих группах будет отражать именно действенность лечения. Но для такого сравнения нужно ввести какую-то количественную характеристику состояния больных, которую можно сравнивать и усреднять. Ну хотя бы вероятность смертельного исхода, которую подсчитывал доктор Луи.
На самом деле не все было так просто: новый подход таил в себе множество подводных камней — как методологических, так и этических. Например, само существование контрольной группы плохо согласуется с клятвой Гиппократа: получается, что попавшим в нее больным вовсе отказано в медицинской помощи. Можно, конечно, использовать в качестве контроля тех, кто перенес болезнь, не обращаясь к услугам врачей. Но тогда получится, что опытная группа будет отличаться от контрольной не только применяемым лечением, но и исходными характеристиками: в нее попадут люди более бедные, меньше озабоченные своим здоровьем и т. д. И мы опять не будем знать, чему приписать разницу в показателях групп. Если, конечно, такая разница обнаружится.
Решение этих вопросов затянулось более чем на 100 лет. Только в конце 1930-х годов английский статистик Брэдфорд Хилл предложил методику «рандомизированных контролируемых испытаний», максимально исключавшую побочные влияния. Первым случаем ее применения стали клинические испытания антибиотика стрептомицина в качестве средства против туберкулеза, проведенные в 1948 году. Но даже много лет спустя такие опыты оставались методом скорее научного исследования, чем практической медицины. И не только потому, что они неизбежно оказывались сложными, долгими, дорогими и требовали очень большой тщательности выполнения всех манипуляций, но и в немалой степени еще потому, что они плохо уживались с традиционным клиническим мышлением, ориентированным на индивидуальные особенности конкретного больного и конкретной картины болезни. Только в последние десятилетия они превратились в общепринятый стандарт: лекарство или метод лечения, не испытанные таким образом, просто не имеют шансов войти в арсенал врачей, по крайней мере в развитых странах. К началу 1990-х годов идеология и методика рандомизированных контролируемых исследований и обобщения их результатов оформились в особое направление медицинской науки, получившее название «доказательной медицины».