Выбрать главу

Услышав, что мы ищем ночлег, девица не стала задавать лишних вопросов, а просто взяла меня за руку, вывела через заднюю дверь таверны и махнула мокрой тряпкой куда-то влево: «Прямо до низкой каменной арки, слева — дубовая дверь в гостиницу «Под аркой». Не стучи — не откроют, а пошарь рукой под дверью, там лежит бумажка с телефоном. Хозяйку зовут Энкарна. Передай ей привет и скажи, чтобы заглянула к Дульсинее за марципаном. Будешь спать, как король, сеньорито…»

В Тобосо девочек часто называют Дульсинеями, хотя в любой другой части страны это имя сочли бы смешным и претенциозным. Мой новый знакомый, образованнейший дон Хосе Энрике, профессор-химик, который несколько лет назад оставил профессорскую кафедру ради прогулок с гостями по родному селу, делится правдивыми анекдотами вроде: Дульсинея Ортис, дочь аптекаря, поехала в Мадрид учиться на врача. Подала документы в университет. А в тамошней анкете графа «место рождения» следует сразу за «именем собственным». Получилось, как вы понимаете, «Дульсинея из Тобосо» в совершенно прямом смысле.

Мария-Хосе МартинесСантос, 21 год, ассистентка зубного врача, каратистка, победительница нескольких ла-манчских областных соревнований. Официально признана «Дульсинеей Тобосской — 2007»

Романс о смутных догадках

Когда лет двести назад роман о хитроумном идальго окончательно утвердился в международной своей славе, возникший естественным образом всеиспанский культ Дульсинеи потребовал конкретных объектов для поклонения. И они немедленно явились с легкой руки исследователя Рамона де Антекеры, который предположил, что прототип Дамы Кихотова сердца — это Ана Мартинес Сарко де Моралес, сестра небогатого дворянина, жившего в Тобосо. В письмах Сервантеса имеются глухие намеки на роман между ним и этой дамой. Вроде бы он даже называл ее, «сладчайшей Аной», dulce Ana — почти Дульсинеей.

По архивным источникам в селении «опознали» небольшое двухэтажное здание, с давних пор известное всем соседям как «Дом с башенкой». Далее, для его «атрибуции» именно как жилища Мартинесов де Сарко пришлось пойти еще на одно весьма натянутое допущение — что герб, изображенный на фасаде, дескать, принадлежал этому исчезнувшему впоследствии роду. Фасад начистили до блес ка и составили экспозицию, исходя из мелкопоместного быта тех времен.

Говорят, что святая Дева Мария одарила красотой всех жительниц Назарета. Нечто подобное оставила односельчанкам в наследство и возлюбленная Кихота. Во всяком случае, кастильский народ, склонный ко всякого рода оптимистической мистике, свято верит в это. Ежегодно в августе здесь, как и в большинстве испанских деревень, устраивается красочная ярмарка со всякими распродажами, театрализованными представлениями, а также — в качестве кульминации — с выборами Королевы Дульсинеи. Принять участие в них может любая совершеннолетняя тобосская уроженка. От нее требуется немногое: умение спеть народную песню, станцевать в традиционном ла-манчском костюме и… просто очаровать членов комиссии — у любой местной Альдонсы все эти навыки в крови.

Глава 5. Второе отечество героя

Для того чтобы из Тобосо добраться до бодрого и подтянутого городка Аргамасилья, нужно преодолеть еще несколько десятков километров по пологой возвышенности и пересечь невидимое (подземное) русло Гвадианы. Множество исследователей и простых людей сходятся в том, что именно Аргамасилья, а вовсе не Эскивиас, и есть истинное «село ла-манчское». Вот она, кастильская недостоверность!

Романс о несчастье, счастьем обернувшемся

Освященная народной верой история такова: где-то около 1600 года дон Мигель де Сервантес Сааведра в очередной раз занимался постылым ремеслом, к которому прибегал ради заработка, — сбором податей. Штаб его маленького ведомства находился в Аргамасилье. Здесь же он был в очередной раз обвинен членами муниципального совета в денежной недостаче и уже в третий раз в жизни брошен в тюрьму, где провел около двух лет, пока вмешательство высоких покровителей при дворе не вызволило его оттуда. Заключение — особенно на первых порах — оказалось весьма суровым. Узнику не выдавали даже письменных принадлежностей. Тогда-то от скуки и тоски литератор и стал вытаскивать из потухшего камина обгоревшие угольки и рисовать ими на стенах камеры-пещеры. Здесь, в сырости подземелья, пауки-крестовики, которые и сейчас еще в изобилии оплетают паутиной этот каменный мешок, стали первыми, кто увидел на штукатурке две фигуры: одну — тощую и длинную, другую — приземистую и коренастую. Позднее узник все же получил перо и бумагу. Так началась работа над известнейшим романом всех времен.