Несколько часов изматывал нас такой полет. Матвей не проронил ни слова. Его лицо при свете тусклой лампочки казалось зеленым. Наконец Гайгеров не выдержал и сказал мне тихо:
— Спускайся! Не видишь, что ли, он умрет, но слова не скажет.
Я с сожалением дернул за клапанную веревку... Для нас каждый литр газа означал дополнительное время полета и лишние километры.
Аэростат снизился на три с лишним тысячи метров и очутился в густых облаках. Одежду сразу сковал слой наледи, а лицо покрылось холодными каплями. Вода замерзала на коже и колола тысячами игл.
— Слушай, Семен, — повернулся я к Гайгерову. — Мы идем недалеко от границы, как бы сориентироваться поточней.
— Боюсь, это невозможно, — проговорил он, — облачность почти до самой земли...
Мы оба поглядели на Кирпичева. Матвей понимал, что от его рации теперь зависит все. По пеленгам нескольких станций мы определили, что находимся над Джамбулской областью и медленно движемся на восток вдоль границы.
Наледь и снег упрямо тянули шар вниз. Мне приходилось все время сбрасывать балласт — последние мешочки песка. Потом в ход пошли израсходованные электрические батареи, баллон из-под кислорода, а еще через несколько часов — баллоны с замерзшей водой.
И еще один день...
Наступил рассвет — отвратительный серый рассвет. Земля и небо, лишенные ярких красок, походили на слабо проявленную фотографию. Пески и пески, редкие холмики, занесенные снегом. Мы согласились бы перенести бурю, ливень, грозу, мороз, только не эту гнетущую серость.
— Если так будет продолжаться и дальше, я стану неврастеником, — невесело проговорил Гайгеров.
Он, как и мы, сильно устал. Глаза покраснели от бессонницы и холода, осунулось и потемнело лицо. Отдыхал он меньше нас: наверное, час в сутки. Только Гайгеров, в котором удивительно сочетались выносливость спортсмена с подвижничеством ученого, мог выдерживать такую нагрузку. Он мужественно держался у своих приборов, висевших на стропах, как виноградные гроздья.
В полдень мы пересекли реку Или, которая течет с гор Тянь-Шаня и впадает в озеро Балхаш. Балласта уже не было, и мы решили садиться. Но все невольно медлили. Час... Еще час. Лишнее время — это рекорд. Наступил вечер. Все летим! Ночью думаю: «Нельзя злоупотреблять счастьем. Сажусь!..»
Посадка на аэростате, пожалуй, гораздо сложней, чем на самолете. Особенно ночью, когда не видно земли и высотомер не дает точных показаний. Можно вскрыть разрывное отверстие, которое служит для быстрого выпуска газа, на опасной высоте и разбиться.
— Как же в темноте ты определяешь высоту? — спросил Кирпичев.
— У деда есть испытанный способ, — рассмеялся Гайгеров. — Снимай парашют!
Все парашюты я привязал на конец шестиметровой веревки и выбросил этот груз на борт, потихоньку стравливая газ. Как только я почувствовал, что узел коснулся земли, изо всей силы дернул вожжу разрывного отверстия.
Гондола ударилась о землю, подпрыгнула, тряхнув нас, как необузданный конь, еще раз коснулась земли и, наконец, поползла вслед за падающей оболочкой. Только теперь мы услыхали вой ветра. Он свистел в ушах и швырял в лицо тучи мелких песчинок.
Мы вылезли из гондолы и почувствовали, как шатается земля. С большим трудом уложили оболочку, чтобы ее не унесло ветром, и упали на землю. Мы уснули, не успев даже как следует развернуть спальные мешки.
Меня разбудило не по-зимнему жаркое солнце. Приоткрыв глаза, я встретился... с глазами овцы. Вокруг нас стояла целая отара. Овцы рассматривали нас очень уж подозрительно. Только ягнята, храбро подобравшись к оболочке, слизывали с нее иней и пробовали на зуб крепость материи. Я стал будить своих друзей. Гайгеров упрямо мотал головой и не хотел просыпаться. Он знал, что теперь его работа закончена. В конце концов Семен возмутился моими настойчивыми толчками:
— Дай же поспать, негодный ты человек!
— Сеня, — шептал я ему зловеще, — если ты не проснешься, тебя сожрут овцы.
Семен рывком поднялся и удивленно спросил, кивнув на овец:
— Что за маскарад?
Овцы отпрянули, но мало-помалу любопытство одолевало страх. Теснясь, они снова стали приближаться. Пастуха не было. Как мы узнали позднее, тот принял нас за мертвых, бросил отару и побежал в аул. Колхозники рассказали нам, что спустились мы несколько восточнее озера Балхаш. Они помогли нам довезти до железнодорожной станции приборы и оболочку аэростата.