Ивлев сказал нам, что исток этот там, в горах. Там, в горах, есть озеро непривычного для глаз голубого цвета — цвета светящейся бирюзы. Озеро глубокое. Даже гидрогеологи, что обмеряли озеро прошлым летом, не смогли нащупать дна. Озеро мертвое, никакой живностью не заселено, даже рачков и то нет.
Ивлев сказал, что озеро это лежит недалеко, дня за два можно обернуться.
Мы уже знали, что означало по местным понятиям «недалеко». Ивлев как-то водил нас на солонец — может, оленей подсмотрим.
— близко, — сказал он.
Он шел медленно, а мы за ним чуть ли не бежали, чтобы не отстать. Это «недалеко» стоило нам шести часов скоростного шага.
Так что мы взяли продуктов дня на четыре.
Устье Загеданки было обжито: стояли сарай, бревенчатая баня в копоти с желобками для стока воды в навесной чугунный чан. Дымила пекарня. За оградой пекарни Загеданка расплющивалась, разбивалась на мелководные рукава, а чуть выше перекрывалась висячим мостком.
На окраине поселка мы выстрелили, отсалютовав Петровичу, пасечнику. Мы прокричали Петровичу:
— Меду-у!
Петрович приветственно вскинул руки, сложил их в рупор и закричал в ответ:
— Качать скоро будем. День-то какой!
Да, взяток верный: пылью висели пчелы над ульями.
За пасекой дорога, круто взбираясь вверх, была наезжена вдоль берега Загеданки.
Вдруг дорога, обрубленная, сузилась до тропы. По заваленной камнями тропе, вырыв водоемчики, сбегали ручьи. Вперед можно было продвигаться, только прыгая с камня на камень.
...Начался такой крутой подъем, что, карабкаясь, чуть ли не руками отталкиваешься от земли. Загеданка здесь обрывалась вниз водопадно: водопад из пены и пузырей.
— Давай напрямик, через эту промоину? — предложил Иваныч.
Промоина издали была похожа на тракт, прорубленный в лесу. Вблизи же это оказались заросшие мхом стволы. Вокруг стволов земля как с содранной кожей — только валежник трещал под ногами, и на дне ям обледенел грязный снег с налипшими прелыми листьями и ржавыми иглами пихт — это, все подмяв, сползла к устью лавина снега.
...Лесоповал. Гнилостное место с въевшейся сыростью и мраком: дышать нечем от удушья.
Иваныч обождал меня и, когда я догнал его, сказал с твердостью умудренного человека:
— Ничего. Это горы. Сперва выматываешься. Позже почувствуешь, что отдохнул. Позже.
— Да, потом, потом, — согласился я. Хотя, честно признаться, мне это «потом» нужно было сейчас.
— Загеданка уходит, — сказал Иваныч.
Загеданка здесь стекала влево. Весь берег в зарослях темной крапивы, лопуха, удерживающих сырость.
Запрокинув голову до ломоты в шее, можно было видеть над головой вцепившиеся в каменистые откосы сосны с вылезшими наружу корнями.
Массив леса вдруг очутился внизу, и уже под нами раскачивался вершинами деревьев. И пихты стали редеть и заметно убывать в росте: чем ближе к небу, тем все вокруг уравнивалось в росте.
Теперь пекло только на солнце, а в тени уже подмораживало стужей совсем приблизившихся вершин.
Стал накрапывать дождь. Мы сгрудились под деревом, ожидая, не окатит ли ливнем. У корней ствол без коры и с одного бока отполирован зеркально.
— Кабан чесался, — определил Иваныч.
Раздался храп, чавканье грязи, треск сучьев — смотрим, люди в зимних барашковых шапках на мыльных, взмокших лошадях.
— А, приветствуем, салам, — сказал Иваныч.
Это подъехали ногайцы: Ахмет, Керим и Исая. В горах они пасли стадо коров. Мы встречали их изредка в поселке, возле пекарни. Всегда ногайцы разговаривали как-то все сразу, и трудно было понять, кого слушать, чтобы уловить нить общего возбуждения.
И теперь, когда мы рассказали ногайцам, что держим путь к голубому озеру, к истоку Загеданки, и спросили, далеко ли еще идти до озера, они громко заговорили, перебивая друг друга, размахивая запальчиво руками. Не то заспорили, не то ругались.
— День шагай. Два шагай. Или снег выпадет? Буран будет. Или дорогу зальет? Дождь будет. Или ничего не будет? Или будет.
Одним словом, поняли мы: как только этот редевший лес закончится, перед нами откроется долина и тут, если мы возьмем по правую руку от Загеданки, увидим их стоянку. Гостями будем.
Лес, подравниваясь в росте, стал кустарником с отдельными приземистыми деревьями. Иваныч показал на розово-кремовые заросли. Это было скопище рододендронов: розово-кремовые цветы с восковыми темно-зелеными стручковыми листьями.
Цветы в преддверии пастбищных сквозняков.
Снег на вершинах просматривался отсюда уже исцарапанным.