В этот момент и надо спрашивать о куру: кто умер, когда посадили бананы, когда убирали урожай, когда пришел чужой? Зная имена больных, доктор допытывается: не болели ли куру матери больных?
Все это занимает очень много времени, но, к сожалению, других возможностей нет. Гайдусек пришел к выводу, что лет тридцать пять назад куру появлялась очень редко.
Болезнь, без сомнения, наследственная, ибо в некоторых семьях погибали от куру женщины в нескольких поколениях и в одном и том же возрасте.
Причины болезни установить пока не удалось. Но, во всяком случае, болезнь эта не внесена извне: она распространилась за несколько лет перед тем, как сюда попал первый белый.
Пища «морщинистых» тоже ни при чем: она не отличается от пищи остальных племен этого района. А у них куру не бывает; в тех же нескольких случаях, которые зарегистрированы, матери больных были из племени «морщинистых».
Если средства борьбы с куру не будут найдены, племя «морщинистых» исчезнет. Многие ученые предполагают, что в истории Новой Гвинеи были уже племена, вымершие от подобных загадочных болезней. Причем племена, культурный уровень которых значительно превосходил уровень нынешних папуасов. На плоскогорье в районе Чимбу археологи обнаружили каменные зернотерки, а нынешние папуасы не знают зерновых культур. Археолог Сесил Эйбел обнаружил на побережье залива Милна следы оросительной системы. Границы отдельных полей обозначены были камнями, покрытыми рисунками, которые сильно напоминают древнеегипетские иероглифы. Не вымер ли создавший их народ от болезни, такой же, как куру?
Мешанина культур, разобщенность, бездорожье, болезни — мы рассказали лишь о нескольких из целой обоймы проблем, что стоят перед совсем юным государством. И наверное, потребуется много лет упорной, кропотливой, безумно сложной работы, чтобы наполнились реальным содержанием слова «Юми ван-пела пипал!» — «Мы один народ!».
Л. Мартынов
Клиффорд Д. Саймак. Дурной пример
Тобиас, сильно пошатываясь, брел по улице и размышлял о своей нелегкой жизни.
У него не было ни гроша, и бармен Джо выдворил его из кабачка «Веселое ущелье», не дав как следует промочить горло, и теперь ему некуда было податься, кроме пустой холодной лачуги, которую он называл своим домом, а случись с ним что-нибудь, ни у кого даже не дрогнет сердце. И все потому, думал он, охваченный хмельной жалостью к себе, что он бездельник и горький пьяница; просто диву даешься, как его вообще терпит город.
Смеркалось, но на улице еще было людно, и Тобиас про себя отметил, как старательно обходят его взглядом прохожие.
«Так и должно быть, — сказал он себе. — Пусть отворачиваются, если им так спокойнее».
Тобиас был позором города. Постыдным пятнам на его репутации. Тяжким крестом его жителей. Социальным злом. Тобиас был дурным примером. И таких, как он, здесь больше не было, потому что на маленькие городки всегда приходилось только по одному отщепенцу — даже двоим уже негде было развернуться.
Выписывая вензеля, Тобиас в унылом одиночестве плелся по тротуару. Вдруг он увидел, что впереди, на углу, стоит Илмер Кларк, городской полицейский, и ровно ничего не делает. Просто смотрит в его сторону. Но Тобиас не заподозрил в этом никакого подвоха. Илмер славный парень. Илмер соображает, что к чему. Тобиас приостановился, нацелился на угол, где его поджидал Илмер, и без особых отклонений от курса поплыл в ту сторону.
— Тоуб, — сказал ему Илмер, — не подвезти ли тебя?
Тобиас выпрямился с жалким достоинством забулдыги.
— Ни боже мой, — запротестовал он, джентльмен с головы до пят. — Не по мне это доставлять вам столько хлопот. Премного благодарен.
Илмер улыбнулся.
— Ладно, не шебуршись. А ты уверен, что доберешься до дома на своих двоих?
— О чем речь, — ответил Тобиас и припустил дальше.
Поначалу ему везло. Он благополучно протопал несколько кварталов.
Но на углу Третьей и Кленовой с ним приключилась беда. Споткнувшись, он растянулся во весь рост на тротуаре под самым носом у миссис Фробшпер, которая СТОЯЛИ на крыльце своего дома, откуда ей было отлично видно как он шлепнулся. Он не сомневался, что завтра же она не преминет расписать это позорное зрелище всем членам дамского благотворительного общества. А те, презрительно поджав губы, будут потихоньку кудахтать между собой, мня себя святей святых. Ведь миссис Фробишер была для них образцом добродетели. Муж ее — банкир, а сын — лучший игрок милвиллской футбольной команды, которая рассчитывала занять, первое место в чемпионате, организованном Спортивной ассоциацией. Неудивительно, что этот факт воспринимался всеми со смешанным чувством изумления и гордости: прошло много лет с тех пор, как милвиллская футбольная команда в последний раз завоевала кубок ассоциации.