Мне по душе атмосфера провинциальных музеев, где можно, не толкаясь и не теснясь, пройтись по светлым комнатам с крашеными полами, не торопясь рассматривать экспонаты — от непременного зуба акулы до макета нефтяной вышки с надписями, сделанными тушью, старательно и подробно. Пусть далеко не все с точки зрения современного музейного дела здесь совершенно, но в таких комнатах живет душа тех, кто собирал экспонаты. Так было и здесь.
...Наскальные охотничьи рисунки. Фотографии мавзолеев и каменных стел. У этих стел встречались в степи кочевники. Выточенная из ракушечника головка тысячелетней давности — ее ставили на постель умершего, и стояла она год, символизируя дух уже не существующего человека; головку эту экспедиция музея нашла недавно в песках.
Словно караванной тропой, от колодца к колодцу, бредешь через пласты истории края — и вот под портретом уже знакомое имя: Карелин Григорий Силыч, русский путешественник и естествоиспытатель. Строгое, изборожденное морщинами лицо смотрело с фотографии. «Пустыня! Пустыня съела молодость! От нее и седина, и дряблость кожи, и прочие предвестия старости...» — припомнились слова из повести «Кара-Бугаз».
Карелин прошел «киргизскую сторону», «смертоносные области» вдоль и поперек, и не было, наверное, в те годы в России человека, который знал эти места лучше, да к тому же имел к ним необъяснимое пристрастие. И потому, когда в 1832 году на берегу залива Мертвый Култук был основан Форт, он стал его начальником. Первая опорная точка в почти не исследованном крае. Многое, правда, для изучения земель от Каспия до Арала дала экспедиция 1825—1826 годов, в которую входили полковник Берг, доктор Эверсман, Волховский, Анжу Дюгамель. Необходимость в познании этого края была столь велика, что в очередную экспедицию 50-х годов отпускают ссыльного Тараса Шевченко...
Казалось бы, знакомые полотна поэта-художника: «Казашка Катя», «Байгуши» (казахские дети — нищие), «Казашка над ступой», «Казах в юрте», «Казах на коне», «Казахский бакса» (музыкант), «Пожар в степи». Но здесь эти картины постигаешь естественнее и глубже, потому что за окном сейчас та же степь и тот же ветер...
Две ивы, что посадил Шевченко, живы до сих пор. Их стволы похожи на старое серебро.
— Мы посадим новые, такие же, — говорит Есбол Умирбаев.— У нас должно быть все, как при Шевченко.
Он показывает крохотную землянку, где работал поэт: стол, узкая кровать, вид на залитый солнцем сад и прохлада. Эту прохладу, подаренную поэту комендантом Форта, работники музея тоже берегут: землянку восстановили, обсадили тонкими саженцами.
Много лет Есбол Умирбаев и Анатолий Костенко изучали документы, чтобы установить на Мангышлаке места, где бывал Шевченко. Установить и пройти по ним... По крупицам собирался музей. Еще недавно он занимал одну комнату, но трудами школьного учителя, уроженца этих мест, Есбола Умирбаева и его помощников музей разросся, да настолько, что несколько лет назад рядом с Музеем Шевченко открылся еще и краеведческий!
— Не удивляйтесь, — предупреждает Умирбаев, — но нас не оставляет мысль и о третьем музее — Доме-музее героев гражданской войны...
Мы вышли за ворота сада, идем вдоль глухих, серо-желтых, сложенных из ракушечника заборов. Прокричал верблюд, как плохо прочищенная труба. Проехал пастух на лошади, он ехал к морю по плоскому, потрескавшемуся, усыпанному камнями берегу. Кое-где за заборами виднелись юрты. Обычно их ставят во дворах летом. Мы постучали в один из домов, нас охотно впустили. Угостили прохладным шубатом — кислым верблюжьим молоком, откинули полог юрты: «Смотрите!» Из юрты шмыгнули ребятишки, встали у входа. Снаружи юрта была покрыта бараньими кошмами, привязанными веревками. Внутри хорошо просматривался каркас жилища — переплетение деревянных реек (их делают в Хиве, на фабрике). Вдоль стен свешивались разноцветные кисти, а с потолочного круга спускалась гиря: чтобы ветер не сорвал юрту. В юрте было просторно и прохладно, электрическая лампочка освещала стоящие вдоль стен разноцветные сундуки.
Долго тянется улица — прямая, словно по линейке проложенная, напоминая, что Форт возник как военное поселение. Есбол Умирбаев ведет меня к часовенке. Мы идем и рассуждаем о том, что вот годы бегут, рядом возник большой город Шевченко, а Форта вроде бы и не коснулось время. Даже воду в поселок привозят из Астрахани...
Умирбаев говорит: может быть, Форту уготована судьба историко-этнографического заповедника, может быть, в этом его будущее?