Город Ош.
Уполномоченный Спорткомитета СССР по альпинизму Владимир Волченко взял у радиста микрофон и стал быстро диктовать:
«В связи с истечением контрольного срока группы альпинистов спортобщества «Калев», находящейся на маршруте пика Ленина по юго-восточной стене, 5 «Б» категории трудности, срочно начать поисковые работы силами экспедиций эстонской «Калев», киргизской «Спартак», красноярской «Труд». Для поисков вызвать вертолет санавиации из Фрунзе».
Огромный белый вал, вспухший от многоснежья, несся на Яака. Он не успел оглянуться, даже вскрикнуть, как лавина вошла в него вздохом, кажется, разорвавшим легкие, сбила с ног ударной волной, подняла в воздух, оглушила и подмяла под себя.
Яак очнулся от резкого удара об лед. Еще удар, да такой, что он опять начал терять сознание.
Лавина замерла, пришли к нему глухой покой и мертвая тишина. Саван снега сдавил его тело мокрыми, но теплыми тисками.
«Что это: сон? Смерть?» Яаку почудилось, что кто-то стучится к нему настойчиво и тревожно. Он бесконечно долго пытался понять, кто бы это мог быть, пока не распознал в этом стуке удары собственного сердца. Тогда Яак собрал все силы, напрягся до боли в глазах и открыл веки — получилось... Сквозь снег пробивался к нему мутноватый свет. Затем он пошевелил пальцами, руками и с трудом выбрался из-под снега.
Вытянутой вперед руки не было видно. То ли снежная пыль, поднятая лавиной, не опадала, то ли снежную стену окутала непогода. Яак пытался было закричать, но не смог. Пронизывающая боль сковала грудную клетку...
Первое, что увидел, это веревка, которой он был связан с Прийтом. Она уходила в снег. Яак вцепился в нее и стал тянуть, но она, впрессованная в мокрый плотный снег, не поддавалась.
Из мглы вышел человек и тоже ухватился за веревку. Яак долго присматривался к нему, пока узнал в нем Энна.
— Почему ты без очков?
Энн ничего не ответил, и Яак осознал всю никчемность вопроса.
Они начали раскапывать снег руками. Веревка привела их к Принту Вюрсту. Он сидел на корточках, словно решил передохнуть.
— Эй, Прийт, вставай, радикулит насидишь, — говорил Яак.
— Очнись, очнись, — просил его Энн.
Но Прийт их не слышал. Зеркальце, поднесенное к его рту, даже в туманной мгле продолжало блестеть.
Другая веревка, которой Энн был связан с Теннисоном и Рейно, уходила глубоко в трещину, замурованную плотным лавинным снегом. Они отбрасывали его руками, ногами, крышкой от кастрюли. Час, другой, третий... До тех пор, пока Яак не потерял сознание, пока на стену не пришла ночь и не сцементировала морозом снег.
— Они не дали мне сорваться со стены, стали якорем, — сказал Энн.
Высота 6800 метров над уровнем моря: два километра ледового отвеса вниз, до ледника, и триста метров рыхлого снежного крутяка вверх до вершины. Лютое дыхание пропасти вязало губы. Прокаленный тридцатиградусным морозом ветер валил с ног. Кислородная жажда высоты комом распирала горло. Слепота безлунной ночи наждаком резала глаза. Так началась для них эта ночь, в которую они вошли без палатки, без еды, а главное — без друзей. Им оставалось только обрубить концы двух веревок и связаться» теперь в одну связку. Они выдолбили в мерзлом снегу лунку, такую, что смогли поместиться в ней только сидя, обнявшись. Засунули ноги в рюкзаки. Вместо ужина сжевали по порции анальгина: у Энна разрывалась от боли голова, у Яака было переломано ребро. Потом навели ревизию: «кузня» — ледовые крючья и страховочные карабины, аптечка, примус, коробок спичек, пачка чаю, пачка перца и десятисантиметровый обрезок краковской колбасы — это все, что у них осталось. Остальное отняла лавина.
Мороз брал их обманом. Стоило сомкнуть глаза, как предательское тепло растекалось по всему телу, убаюкивало.
— Где мы? Ты не спишь?
— Ребята навсегда остались здесь. А мы?
— Шевели пальцами, шевели. Будем спускаться?
— Вниз нельзя. Стену не осилим.
— Через вершину тоже не пройдем.
— Шевели пальцами.
— Шевелю...
Город Фрунзе.
Борт вертолета № 35215 был загружен мукой и готовился к вылету на отгонные пастбища к чабанам, когда командиру Ми-4 Евгению Цирулину принесли срочную телефонограмму: