Костры на башнях еще не погасли, когда далеко за полночь Сано вывел нас из-за застолья почти целыми и невредимыми.
Из дома жениха снова послышались музыка, песни — теперь стройным многоголосьем затянул народную песню хор стариков.
— Вы слышите, — Сано остановил нас, обнимая за плечи.— Вы узнаете запевалу, это наш старик, наш тамада.
На дороге, которая серпантином спускалась в ущелье, нас неожиданно ослепили фары машины. И тут же мы услышали из темноты голоса:
— Хеллоу! Заур-бек!..
— Уатт! — крикнул я, сразу же узнав калифорнийца. — Сюда, Уатт...
— Комната! — тут же откликнулся калифорниец. — Уатт... Свадьба... Заур-бек...
С Уаттом было еще трое парней. Улыбки не сходили с их лиц.
— Джо, Уильям, Пол, — стал представлять Уатт. — Все — Калифорния.
Скоро подошел Заур-бек со своими друзьями. Он, как и остальные, был наряжен в черкеску, на поясе висел кинжал. Ему очень шло это одеяние — настоящий джигит. Калифорнийцы не отставали от Заур-бека и его друзей, они с детским восторгом прикасались к кинжалу, пробуя пальцами острие лезвия.
— Что это? — спрашивал Уатт, показывая на газыри.
— Здесь прятали порох, — объяснял Заур-бек. — Ну, это раньше, а теперь просто украшение. Сейчас и стреляют-то на праздниках холостыми патронами...
Когда мы шумной толпой подошли к дому Заур-бека, в небе все еще светила луна и полыхали костры на сторожевых башнях.
— Мы думали, пожар, — сказал Уатт, показывая на костры, — горит...
— Так в горах сообщали о приближении врага, — пояснял Заур-бек. — Теперь в горах врагов нет, и так мы оповещаем о праздниках....
Веселье в доме было в разгаре. Музыканты, завидя новых гостей, обратились в нашу сторону и заиграли еще сильней. Великого тамаду уже оповестили о том, что на торжестве присутствуют гости из Калифорнии. И как только закончился танец, он степенно поднялся, дал знак рукой — музыканты притихли. Вслед за ним встали и остальные.
— Слушай, а великий тамада совершенно трезв, — удивлялся Мавродий. — Ну и старик. Я ведь сам видел, что он пил со всеми на равных.
— Он будет трезв все три дня, — сказал я. — Он великий тамада.
— И другие старики держатся.
— И они будут трезвы все три дня и последующую жизнь.
— Как же им удается?
— Они садятся за стол, чтобы посостязаться в красноречии, мудрости — сильнейшим гордится род. Как тут опьянеешь? Голова работает. Не теряют ее.
Великий тамада уже начал свою здравицу в честь гостей. Кажется, луна и звезды слушали его.
— В Калифорнии я не был, — говорил великий тамада, держа на уровне газырей рог вина.— Но был на Аляске. До революции многие уезжали туда на заработки. Мы там дорогу железную прокладывали. Тогда я немного вашему языку научился. Особенно запомнилось мне слово «бизнес». Его часто произносили на Аляске. Ну и решили мы с приятелем им заняться. Купили на заработанные деньги бильярд. В ту ночь я во сне себя миллионером видел. А утром просыпаемся — нет бильярда. Украли. Попробуй найди вора. Аляска велика. Не получился у нас бизнес. Но, как видите, я не умру бедняком. Простите за длинный тост. Вы наши гости, в горах гость — это праздник. Поднимаю бокал за праздник.
Великий тамада под застольную песню опорожнил рог, передав его через плечо седоусому виночерпию, который, конечно же, годился ему в сыновья.
Калифорнийцам от имени великого тамады уже преподнесли наполненные вином роги.
— За великий тамада, — подняв высоко над головой рог, произнес Уатт. — За плохой бизнесмен — хороший человек!
— За хорошего человека! — поддержали остальные.
Сидевший рядом с великим тамадой сухопарый старец с кустистыми бровями, из-под которых живо мелькали веселые глазки, что-то спросил у великого тамады. Тот поднял руку. Виночерпий тут же поднес сухопарому старцу наполненный рог.
— За гостя из Болгарии, — начал он, обратившись в нашу сторону. — Меня там ранили весной дважды — первый раз турки, второй раз девушка-болгарка. Прямо в сердце. Она меня вылечила от раны турка, но не излечила от той, которую нанесла сама. Она любила другого. Пью и за эту девушку.
Заиграла музыка, старый вояка выпил до дна. Потом растроганный Мавродий ответил стихами Омара Хайяма:
Горе сердцу, которое льда холодней,
Не пылает любовью, не знает о ней.
А для сердца влюбленного — день, проведенный
Без возлюбленной, — самый пропащий из дней!
Сухопарый старец обнял Мавродия.
— Ай, молодец, правильно сказал, — улыбался старец. — Пропащая моя жизнь... Пропащая...