С. Рождественская, кандидат исторических наук
Рожденные на Барсакельмесе
В конце 1941 года — года военного, очень трудного для страны, специальным указом Советского правительства был организован заповедник на юге Туркмении, в Бадхызе. Плодотворные результаты этого удивительного по военному времени мероприятия можно видеть сегодня и в Бадхызе, и на острове Барсакельмес, в Аральском море.
Остров Барсакельмес кажется точкой на карте. Его сравнительно небольшие размеры (185 квадратных километров) и привлекли ученых, когда они решили провести смелый эксперимент...
Но сначала о Бадхызе. Заповедник в Бадхызе создали для того, чтобы спасти от исчезновения единственных представителей диких лошадей в фауне нашей страны. Некогда куланы («лошадь — полуосел», как окрестил их известный путешественник Паллас, впервые описавший куланов в 1775 году) были распространены очень широко. Неисчислимые косяки паслись от Днепра до Амура, от Урала до Индии. Но в начале нашего века куланы начали исчезать повсеместно: очень высоко ценился их целебный жир, мясо и шкура, из которой изготовляли шагрень — цветной сафьян. Куланы погибали еще и потому, что исчезали привычные им водопои, вблизи которых все чаще и чаще селились люди, осваивающие пустыню. В 30-х годах в последний раз видели куланов в Казахстане, совсем немного оставалось их в Туркмении, и если бы не указ 1941 года, куланы, возможно, исчезли бы совсем.
Ныне эти животные охраняются во всем мире. Общее количество куланов, по подсчетам ученых, составляет несколько тысяч голов, из них более тысячи живет в Бадхызе. Можно сказать, что древнейший вид животных спасен от вымирания.
И в немалой степени этому способствовал рискованный эксперимент, который провели ученые четверть века назад. Тогда в Бадхызе каждое животное было, как говорится, на учете, но все-таки решили переселить семь туркменских куланов в Казахстан. Высадили их в заповеднике, на острове Барсакельмес, на ограниченной территории которого удобно было вести наблюдения за переселенцами.
Когда я приехал в Барсакельмес, мне сказали, что увидеть куланов не так-то просто: здесь их нельзя выследить у водопоев, они ходят пить воду к морю. Однако в первый же день, следуя берегом, я наткнулся на испуганно шарахнувшихся в глубь острова пятерых скакунов. К сожалению, снимать было нельзя — сгустились сумерки, а ведь ради съемки я прошел без малого километров пятнадцать... Вернулся на центральную усадьбу заповедника уже глубокой ночью.
— Этак, чего доброго, — сказал поджидавший меня с фонарем Амангельды Ильясов, старший егерь заповедника, — вы нашим змеям да скорпионам всю ночную охоту испортите. Задавите еще кого-нибудь ненароком. Отправляйтесь-ка лучше завтра с Есенгали на маяк — метеостанцию. Там в эту пору всегда большой косяк ходит. Может, и повезет, увидите своих куланов.
Куланы на острове живут вольно. Амангельды рассказал, что в первые годы, в снежные зимы, их пытались подкармливать, но потом бросили.
— Даже в самые голодные годы к подкормке не подходили, — говорил Амангельды. — Помрут, а подачки не возьмут — гордые! Вся забота у нас теперь, чтобы зимой, когда на море лед встанет, волки на остров не забрались. А ведь был случай, четыре дня ходили за серым. Ветер, метель, от усталости с ног валились. С рассвета до темноты искали, пока не выследили и не убили. Много бед мог бы натворить...
Воздух еще хранил тепло дня. И я вспомнил выжженную, растрескавшуюся землю такыров, пески и палящий зной. С трудом представил себе, что в этой пустыне бывает снег, метель, что ломающийся лед при шторме с треском выползает на берег...
С утра во дворе заповедника началась суета. Студенты-экологи из Ленинграда, вот уже много лет ведущие наблюдения за природой острова, принялись загружать в прицеп раскладушки, матрацы, котелки, ящики с приборами, собираясь организовать в районе маяка еще одну наблюдательную площадку. Есенгали Дусенбаев, которому надо было доставить на метеостанцию еще и пресную воду, копался в капоте враз забарахлившей автоцистерны. День обещал был жарким, солнце зловеще поблескивало расплавленным металлом. И старый Курмаш Карасакалов, бухгалтер, взявшийся опекать меня, сказал, что «однако, на дорогу чая пить надо маломало».
Пожелав ехать с прохладцей, я уселся к студентам в прицеп и под их веселые песни часа полтора задыхался в пыли. Она поднималась из-под колес автоцистерны, окружала нас дымовой завесой, лишая возможности видеть не то что пейзаж, но и друг друга. Только остановившись у колодца, единственного на всем острове, мы оглядели себя и расхохотались: все стали неузнаваемыми, похожими на мельничных подмастерьев.