Когда мы вышли из автобуса, привезшего нас сюда, он остановился недалеко от канала. Каналов здесь довольно много — вода из реки Тисы, из Тисалёкского водохранилища доходит по ним к засушливым районам. И не прошло и десяти минут, как наткнулись на гусей. Стоило выйти к каналу, он показался белым от обилия водоплавающих. Впрочем, Ньирбаторский госхоз специализируется не только на гусях, но и на овцах и свиньях.
Когда земля принадлежала помещикам, пасти стада нанимались безземельные, нищие крестьяне. По неделям не бывали они дома. Безземельных среди обитателей пусты было большинство, и пастушество стало наследственным занятием. С утра до вечера тряслись они в седле, в теплое время года одетые в синие рубахи с широкими рукавами и широченные — каждая штанина в юбку — порты, еле прикрывавшие верх сапог. Зимой пастухи кутались в косматые «бунды», вроде кавказской бурки. И непременно — и зимой и летом — носили черные твердые шляпы с завернутыми полями. Их не снимали с головы, кажется, и когда спать ложились. В пусте сложился свой тип людей, свой фольклор, свой быт.
— В конце сороковых годов много спорили о судьбе пусты, краем нищеты ее называли. Такой она и была. Предлагали запахать всю землю, пастухов переучить в земледельцев. Но потом все-таки стало ясно: пусту, уникальный в Центральной Европе степной район, переделывать не нужно. Надо помочь ей, чтобы она дала все, что может. Но при этом осталась венгерской пустой. Как раз в семьдесят четвертом, когда я защищал диплом, ВКСМ, наш комсомол, взял шефство над здешним госхозом. Сам я ньирбаторский, у нас хоть и город, но большинство людей заняты в сельском хозяйстве. Я попросился сюда.
Мы даже не ожидали, сколько молодых ребят к нам придут! Все-таки, здесь, в пусте, работа тяжелая, можно было бы, наверное, найти что-нибудь и полегче. Степь, она степь и есть, хотя, конечно, у нас из любого места до Ньирбатора куда ближе, чем, скажем, в монгольской степи до Улан-Батора. Но летом солнце палит, зимой ветер сечет и хлещет. Мы ведь занимаемся традиционными для пусты отраслями, овцами прежде всего.
С мыслью сохранить пусту пришло и желание сберечь то, что создавалось в ней веками. Быт, костюмы, танцы, песни. Каждую осень в Балмазуйвароше состязаются всадники, съехавшиеся со всей Хортобади,— самой большой из венгерских пуст. Наездники гоняют мяч в человеческий рост, заставляют, не спешившись, коня садиться, а то запрягут тройку в бричку и пролетят между двумя письменными столами, за которыми сидят невозмутимые судьи. Кстати, в Венгрии пришли к выводу, что коня на селе машиной не заменить. И на сельской дороге часто видишь тяжелые телеги, которые тянет пара ухоженных лошадей.
На празднике в котлах варится пастуший «биркапёркёлт» из мелко нарезанной баранины — скорость приготовления и вкус блюда тоже оценят знатоки — судьи соревнований.
Готовятся к выступлениям певцы и танцоры. Для этого и существуют повсюду «танцхазы». В точном переводе — «дома для танцев». Они всегда были в венгерских городках и селах чем-то вроде клубов. Потом они вышли из обихода, вытесненные корчмами. А теперь возродились снова, и нет, наверное, в стране населенного пункта, где не открылся бы танцхаз. Только здесь не танцуют современных танцев и не крутят «Би Джиз». Для того есть дискотека — тоже обязательный атрибут жизни и деревни и города. В танцхазе играют народную музыку, и дело чести музыкантов исполнять обязательно местные мелодии, выудить где-нибудь на чердаке домодельный инструмент, привести в божеский вид и освоить. Здесь же хранят и национальные костюмы — не усредненные общевенгерские, а характерные именно для данного района.
Танцхаз открылся в шесть. В просторном зале на невысокой площадке сидели пятеро усачей в белых рубахах и штанах. Народ еще толпился на улице, и оркестр тихо наигрывал для себя,— а может, так зазывали людей. Время от времени прерывая музыку, скрипач что-то говорил музыкантам. Потом поднимал смычок, резко взмахивал им: начиналась подпрыгивающая мелодия цимбал, ее подхватывал инструмент вроде кларнета, отбивала на досочке с зубцами такт палочка, и хлюпающе вторил им дышащий кожаный мешок, в котором вверх-вниз ходил пестик.