Удар был столь стремительным, что противник не только не успел угнать стоявшие на путях поезда, но не смог даже предупредить, остановить идущие к станции эшелоны. Не знаю, насколько верно с точки зрения факта, но корпусной поэт Осип Колычев писал в своих стихах о боях в Толочине, как некий озорной танкист по имени Ваня Самоходов (конечно, фамилия вымышленная для рифмы) сел на место диспетчера и какое-то время принимал эшелоны. Говорили, что это было на самом деле.
Но бой тем временем еще не завершен: приказ — идти на Борисов.
Осмотрелся. Нет самоходок Величая и Крашенинникова. Запрашиваю. Сквозь писк и треск по радио доносится голос как будто Величая:
— Жду экипажи. В машинах только механики. — И снова треск в наушниках.
Ничего не понимаю. Посылаю заряжающего Аладина к станции. Проходит с десяток минут. В районе станции нет-нет да слышатся автоматные очереди. Дым. Что-то горит.
Наконец-то появились самоходки.
— Ну, что у вас случилось? — спрашиваю.
— Да как в басне про мужика, поймавшего медведя!
Произошло же следующее. Возле станции самоходки только развернулись было стволами на паровозы, как увидели свои танки: значит, решили, бой окончен. Экипажи вышли из машин. Закурили. А саперы-«десантники» поторопились в дом, чтобы проверить, не заминирован ли он. Вдруг из окон здания стали выскакивать гитлеровцы. Наши — за пистолеты. Автоматы-то в машинах остались. И встали друг против друга. Молчат не шевелясь. Наконец кто-то сообразил:
— Хенде хох! Бросай оружие!
Фрицы взметнули руки вверх.
Тут и саперы появились:
— Мин нет! Фашистов тоже! — докладывает их усатый командир.
— Вот так и получилось, что пока мы их разоружали да сдавали в общую колонну,— докладывает Величай,— произошла небольшая задержка.
Танки снова устремились вперед на Бобр и на Борисов. Теперь уже не по лесным дорогам, а по шоссе. Но оказалось, дорога вся забита отступающими частями врага. Чего тут только нет — машины, бронетранспортеры, пушки, телеги, фургоны, двуколки...
С появлением танков сразу же поднимается лес рук — сдаются в плен. И из укрытий выходили с белыми платками или поднятыми руками, и группами и в одиночку, строились в колонны.
Продвигаться приходилось, сталкивая все, что попадалось на пути, в кюветы. Возникали и перестрелки. Но быстро заканчивались — враг либо отходил, либо сдавался.
Населенный пункт Бобр оказался сильно укрепленным. К тому же фашисты взорвали мост через реку. Едва только наши танки и самоходки показались на виду, как враг открыл огонь. Кто-то успел бросить дым-гранаты, и мы укрылись на опушке леса.
Танки, пытавшиеся выйти слева от дороги, попали на заболоченную низину и некоторые застряли. Только мотострелки успели почти добраться до речушки, но и они под ожесточенным артиллерийским и минометным огнем залегли. Местность была практически открытой и хорошо просматривалась противником. Сам же враг укрылся в густом кустарнике и садах на крутом противоположном берегу. К тому же его орудия и танки вели огонь то с одного, то с другого места или направления. Поэтому засечь их было трудно. Надо было выдвигаться вперед, чтобы получше разобраться в обстановке. Посоветовавшись с командирами машин, решили, что эту задачу следует возложить на Василия Величая и наводчиков — Бычкова и Фролова.
Оставив за себя старшего лейтенанта Устинова, и я пошел с ребятами. Где пригибаясь, где ползком преодолели открытые участки и, выбрав незаметный бугорок с кустиками, стали изучать передний край, до которого, что называется, рукой подать.
Пехотинцы показали несколько целей, а после очередных выстрелов противника мы и сами хорошо разглядели позиции стрелявших пушек и танков. Укрытые хорошо, они даже в бинокль с такого близкого расстояния были едва различимы. Потому, чтобы не потерять их из виду, наметили ориентиры и нанесли все цели на схему.
— Теперь уже не уйдут. Врежем под самый крест! Верно, Сергей? — возбужденно говорит Фролов Бычкову. Тот промолчал.
Но словно в ответ Фролову в воздухе засвистели мины с характерным нарастающим при подлете звуком. Плотно приживаемся к земле — как лист. Трах, трах, трах — раскалывается воздух. Вокруг фонтаны земли, по спине бьют комья земли. За воротник — песок. Во рту хрустит. Не успеваю оглядеться: все ли целы, как снова серия разрывов.