Взгляни на мой портрет —
ведь нравлюсь я тебе?
Ах, не ходи в Тибет!
В тиши живи себе
с подругой молодой!
Богатство и любовь
я принесу с собой!
Ответ Пржевальского на это или подобное предложение мы находим в дневниках путешественника.
«Не изменю до гроба тому идеалу, которому посвящена вся моя жизнь. Написав что нужно, снова махну в пустыню, где при абсолютной свободе и у дела по душе, конечно, буду сто крат счастливее, нежели в раззолоченных салонах, которые можно приобрести женитьбою».
И все же интересно, кто была эта «она», дерзнувшая взять такой тон? Или это просто дружеская шутка?
Две цацы
Редкий экспонат подарил музею Николай Владимирович Пржевальский — внучатый племянник путешественника. Это две «цацы» — овальные медальоны из обожженной глины, диаметром в семь сантиметров с рельефным изображением на лицевой стороне. В древности цаца считалась предметом священным.
Оценить этот подарок по достоинству можно, лишь узнав его историю...
Европейские путешественники много раз слышали, что где-то в Монголии, в ее самой пустынной части, существует древний город, занесенный песками. Одни считали его плодом фантазии, другие пытались искать. Слышал рассказы о «мертвом городе» и Пржевальский, но заниматься его поисками не имел возможности.
На поиски отправился его ученик и последователь Петр Кузьмич Козлов. Начиная с 1900 года, он настойчиво изучал бескрайние степи Монголии, пересекал в разных направлениях ее пустыни. Настойчивость ученого привела к успеху. 19 марта 1908 года экспедиция Козлова подошла к полузанесенным песком высоким глинобитным стенам. Это и был «мертвый город» Хара-Хото. Одни дома были совершенно разрушены, другие сохранили очертания. Виднелись следы оросительных каналов, улиц, стояли полуразвалившиеся субурганы — ритуальные сооружения над могилами.
В XII—XIII веках, как удалось установить, Хара-Хото был одним из крупнейших культурных центров Тангутского государства народов Си-Ся. В 1226 году город разрушила орда Чингисхана, а вскоре под ударами завоевателей исчезло и все государство Си-Ся.
Взволнованный, стоял Петр Кузьмич перед стенами Хара-Хото. И вот он берется за лопату... Первые же раскопки превзошли всякие ожидания. В сухом горячем песке сохранились остатки посуды, оружие, ткани. В одном из субурганов обнаружили книги, рукописи на неизвестном языке, предметы культа, много плоских цац.
Открытие Хара-Хото стало мировой сенсацией. В 1923—1926 годах Козлов продолжает раскопки города. В составе этой экспедиции и Николай Пржевальский, внук брата Н. М. Пржевальского.
Более пятидесяти лет хранил Николай Владимирович как память о той экспедиции две цацы, которые подобрал у субургана. В раскопках он больше не участвовал и путешественником не стал. Но даль всегда звала его, видно, это было у него в крови. Николай Владимирович Пржевальский стал крупным специалистом по строительству автомобильных дорог. Он вел дорогу в районе Байкала, много работал на Севере, строил транскубинскую автомагистраль.
В экспозиции Дома-музея Н. М. Пржевальского еще немало «белых пятен». Но поиски реликвий продолжаются...
с. Пржевальское Смоленская обл.
Евгения Гавриленкова, заведующая Домом-музеем Н. М. Пржевальского
Антекуме — друг индейцев
О том, что король прибыл в Париж, сообщили многие газеты и иллюстрированные журналы. Особой экзотики в этом нет: на свете еще хватает коронованных особ, и все они рано или поздно навещают Париж — себя показать, других посмотреть, жену (а то и целый гарем) приодеть.
Этого короля не встречали официальные лица. Во-первых, визит носил сугубо частный характер. А во-вторых, Андре Коньят, собственно говоря, вовсе не король: еще какие-то двадцать пять лет назад он работал фрезеровщиком на одном из лионских предприятий. Более того, он себя королем не считает и не именует, предпочитая свое реальное звание — старейшина (или вождь) деревни Антекуме Пата у истоков реки Марони во Французской Гвиане, где живут индейцы племени вайяна.
У лесных индейцев нет и быть не может никаких абсолютных наследственных владык, все взрослые члены племени равны. Конечно, к советам умудренных опытом пожилых людей прислушиваются со вниманием, но этим и ограничивается власть вождя. Французским же колониальным властям привычнее и удобнее общаться с кем-то конкретным — в данном случае со старейшиной деревни, но для других индейцев этот человек — такой же, как и другие. Максимум доверия, который вайяна могут оказать чужаку, это признать его полноправным членом племени. Правда, для этого нужно, чтобы пришельца кто-то усыновил.