— Тогда-то ваш отец и расстался с ним?
— Нет. Еще раньше, когда мне было лет девять, вскоре после гибели моей матери. Я тогда, помнится, все время плакала.
— Значит, Алекс вам нравился?
— Да. Гораздо больше, чем отец. Дядюшка Алекс был великий мастак очаровывать. Да он и сейчас такой. А что нужно маленькой девочке? — Она вздохнула.— Понимаете, Тембо — человек суровый и неугомонный, крепко битый жизнью. На уступки не способен...
— Ив четверг он собирается встретиться с Кэрби-Смитом?
— Тихо, слушайте!
Несколько мгновений я ничего не слышал, но потом до меня донесся едва различимый шум мотора. Вдалеке показался свет, и в следующий миг из-за холма появились фары грузовика. Мы вышли на дорогу. Свет слепил нас, но скоро фары потушили, двигатель заработал на малых оборотах, и грузовик остановился возле нас. Оба человека в кабине были африканцами. Один разглядывал нас из-за руля, и я не сразу узнал его, потому что черная кожа приобрела пепельный оттенок, на лбу у него выступил пот, а белки глаз безумно блестели. Это был Каранджа.
Продолжение следует
Перевел с английского А. Шаров
Последнее усилие. Владимир Логинов
Черепаха плакала. Глухов стоял рядом с ней и гладам узкую, стянутую морщинистой кожей головку. Потом черепаха напряглась, и тело ее стало судорожно выползать из панциря. Она зажмурилась от боли и рывком выскользнула из сдавливающей брони. Тогда Глухов рванул на ней морщинистую кожу... «Скорее, скорее! На земной модуль!» Они выскользнули из пещеры... Какое-то огромное черное покрывало словно ждало их. Оно живым студнем наползало на скалы.
Коймаологией (Коймаология (фант.) — от греческого слова kojmamai — спать. Наука, изучающая возможность переноса биоэнергетического потенциала человека в пространстве.) занимались давно, хотя институту, исследующему биоэнергетические возможности человека, было не так уж много лет. Одни специалисты в нем занимались проблемой использования каналов воображения в лечебных целях. Другие засыпали в дарфонах (Дарфон (фант.) — прибор, позволяющий переносить биоэнергетический потенциал человека в пространстве или на другой человеческий организм.) и после пробуждения давали точную информацию о планетах, куда были «командированы». Посылать в иные миры космические корабли и автоматические станции после открытия коймаологии уже просто не имело смысла.
Владимир Глухов работал над проблемой установления каналов обратной коймасвязи с гуманоидами.
Однажды вечером, когда Глухов как обычно засиделся в лаборатории, ему позвонил однокашник по институту Алексей Круглов и попросил о встрече.
Владимир спустился в холл института.
— Привет.
— Здравствуй.
— Сказать кому — не поверят,— засмеялся Круглов, крепко пожимая руку.— Человек приходит спать на работу. Выспится — и домой... О подобном даже самые отъявленные лентяи прошлых веков не мечтали!
— Этот сон не дает отдыха,— мрачно возразил Глухов.— И, наверное, нас ждет расплата за вмешательство в естественное течение человеческой жизни. Месяц такого «сна» без контроля — и самый здоровый коймаолог превращается в развалину! И процесс этот необратимый...
— Я привез больную,— неожиданно серьезно сказал Круглов.— Всего шестнадцать лет. Но... безнадежна.
— Что с ней?
— Никто не понимает, в чем дело... Девушка с трагическим восприятием действительности. Говорит невпопад, беспричинно плачет, пыталась наложить на себя руки. Я очень прошу тебя посмотреть ее...
Когда она спит — улыбается. Очевидно, ей снятся чудесные сны, которые длятся по десять-двенадцать часов, а проснувшись, она плачет... и дышит, как старый и тяжело больной человек...
— И как давно?
— С самого рождения.
Глухов помолчал, что-то прикидывая.
— Ничего не обещаю... Приезжай дня через два. Глухов считал, что человек совершенен и вечен и людям было суждено жить на всех планетах. Но произошла страшная катастрофа, в результате которой уцелел только один гуманоид — земной. Все остальные — жители ближайших планет, оказавшиеся после катастрофы на Земле,— патология, которую мы никак не можем понять. А ведь они имеют не меньше прав на жизнь, чем счастливцы земляне. Глухов верил, что человек может адаптироваться в любых условиях. Неограниченные возможности его организма заставляли Владимира задумываться над самыми, казалось бы, бредовыми идеями: можно жить без атмосферы, пищи и даже воды... Он был убежден, что в человеке заложено все, что есть во Вселенной.