— Кстати,— заметил Матуретт,— а почему бы нам не отпустить черепаху?
— У вас есть черепаха? — воскликнула девушка. — Пойдемте посмотрим!
Мы спустились к лодке. Я вытащил черепаху на песок.
— Ну, что будем делать? Бросим обратно в море? Или выпустим к вам в сад?
— В глубине двора есть бассейн с морской водой. Давайте выпустим ее туда. Она будет напоминать мне о вас.
— Прекрасно! — Я роздал любопытным почти все вещи из лодки, за исключением компаса, табака, бочонка для воды, ножа, мачете, топора, одеял и револьвера, который незаметно сунул под одеяло.
В пять появился Боуэн.
— Все в порядке, господа. Я сам отвезу вас в город.
Мы разместили Клозио на заднем сиденье. Я как раз прощался с девушкой, когда вышла ее мать с чемоданом в руке и сказала нам:
— Вот, пожалуйста, возьмите. Здесь вещи моего мужа. Дарим вам от чистого сердца.
— Благодарю вас, тысячу раз благодарю! — и машина отъехала.
Без четверти шесть мы уже были в клинике. Санитары внесли носилки с Клозио в палату. Соседом его оказался какой-то индеец. Появился врач, пожал руку Боуэну. Он не говорил по-французски, но передал через Боуэна, что за Клозио будут хорошо ухаживать и что мы можем заходить к нему в любой момент. И мы вместе с мистером Боуэном отправились в город.
Город потряс и оглушил нас — огни, автомобили, велосипеды, черные, желтые, белые люди, индейцы, кули — все здесь смешалось. Наконец мы добрались до здания Армии Спасения — единственного в городе, у которого фундамент был выложен из камня. Размещался он на ярко освещенной площади. Мне даже удалось прочитать ее название: «Фиш Маркет» (рыбный рынок).
Комендант Армии Спасения принял нас со всем своим штабом, в котором были и мужчины, и женщины. Он немного говорил по-французски, остальные же обращались к нам по-английски. Мы не понимали слов, но приветливые глаза и лица говорили о том, что они искренне рады нам.
Нас проводили в комнату на втором этаже, где стояли три койки. Была в нашем распоряжении и ванная с мылом и полотенцами. Показав комнату, комендант сказал:
— Если вы голодны, то ужин у нас в семь, значит, через полчаса.
— Нет, мы не голодны.
— Если хотите прогуляться по городу, то вот вам два вест-индских доллара, на них можно выпить по чашке чая или кофе или взять мороженое. Только смотрите, не заблудитесь. Захотите вернуться, спросите прохожих, и вам покажут.
Через десять минут мы уже шагали по улице в людской толчее, но никто не обращал на нас никакого внимания. Мы глубоко вдыхали вечерний городской воздух, воздух свободы. Эта удивительная доверчивость, решение отпустить нас в довольно большой город без всякой охраны, согревала сердца и вселяла не только уверенность, но и понимание, что мы просто обязаны оправдать это доверие.
Мы зашли в бар и заказали два пива. Казалось, пустяк, войти и сказать: «Два пива, пожалуйста». Это так просто и естественно, и все же показалось абсолютно невероятным, что девушка-индианка с золотой раковиной в ноздре подала нам заказанное и улыбнулась: «Два доллара, сэр».
Ее жемчужная улыбка, огромные темно-фиолетовые глаза, слегка раскосые к вискам, черные волосы до плеч, платье с низким вырезом, обнажающее верх груди и позволяющее только догадываться, что и все остальное, скрытое под ним, столь же прекрасно, — все эти вещи, столь тривиальные и естественные, казалось, принадлежат к какому-то неведомому, волшебному миру.
Это не может быть правдой, Папийон. Не может быть, чтобы ты так быстро превратился из каторжанина, обреченного на пожизненное заключение, живого трупа в свободного человека!
Платил Матуретт, у него всего и осталось, что полдоллара. Пиво оказалось восхитительно холодным, и Матуретт сказал:
— Как насчет повторить?
— Черт, — пробормотал я,— и часа не прошло, как освободился, а уже думаешь, как бы нажраться!
— Ты чего, Папи? Нажраться с двух кружек пива? Где это ты видывал такое?
— Может, оно и так, но, сдается мне, нам не следует сразу набрасываться на первые попавшиеся удовольствия. Мы должны попробовать всего по чуть-чуть, а не нажираться, как свиньи. К тому же, самое главное, деньги-то эти не наши.
— Что ж, пожалуй, ты прав. Учиться быть свободным надо постепенно, верно?
Мы вышли из бара и двинулись по Уотерс-стрит — главной улице города, пересекавшей его по диагонали, и были настолько околдованы трамваями, осликами с маленькими тележками, автомобилями, светящимися рекламами кинотеатров и дансинг-холлов, глазами молодых чернокожих и индейских девушек, которые, улыбаясь, глядели на нас, что незаметно прошли всю улицу до гавани. И вот перед нами освещенные огоньками корабли — туристские пароходы с завлекательными надписями: Панама, Лос-Анджелес, Бостон, Квебек, грузовые суда из Гамбурга, Амстердама и Лондона. И тут же, по всей длине набережной, разместились бары, пивнушки, рестораны, битком набитые мужчинами и женщинами, пьющими, поющими, окликающими друг друга. Меня охватило желание смешаться с этой пестрой толпой, возможно, вполне заурядной, но столь полной жизни.