В православной церкви служит китайский батюшка Чжи Шину. В 40-е годы он учился в русской духовной миссии в Пекине, прихожане зовут его отцом Григорием. В холодном, еще не обжитом после долгого запустения храме людей немного, хотя по праздникам, как уверяют, здесь собирается до 60 человек, включая и христиан китайского происхождения.
... И здесь, на самом берегу реки,
Которой в мире нет непостоянней,
В глухом окаменении тоски
Живут стареющие россияне.
И здесь же, здесь, в соседстве бритых лам,
В селенье, исчезающем бесследно,
По воскресеньям православный храм
Растерянно подъемлет голос медный.
И где бы ни были сейчас «стареющие россияне», о которых написал А.Несмелов,— в самом ли Харбине, в Америке, в России или в Австралии,— для них этот город, как сказочный град Китеж, остался в памяти «не находящимся уже на земле, но существующим». Ведь стоят эти дома, в которых они жили, так же течет Сунгари, есть родные могилы. Со всех концов света приезжают им поклониться бывшие харбинцы.
Единственное русское кладбище несколько лет назад перенесено за черту города. На месте прежнего в годы культурной революции сооружен стадион. Под железобетонными конструкциями и футбольным полем покоится свыше ста тысяч захоронений. На новое кладбище, как нам объяснили, перенесено только около семисот. На одном из красивых мраморных надгробий прочли надпись: «Памятник сей сотворен на Мясницкой». Много безымянных и заброшенных могил...
С грустью подумалось: пройдет еще десяток лет, уйдут в мир иной последние православные, и кто ж тогда присмотрит за этим погостом?
Наши коллеги в Харбине искренне попытались помочь в нашем стремлении ознакомиться с местными архивами, имеющими отношение к культурной жизни русских поселений. Но, к сожалению, разрешения на ;>го получено не было, и только в последний день пребывания мы были проинформированы китайской стороной, что часть интересующих Фонд культуры материалов (архив КВЖД) находится в партархиве провинции Хэйлунцзян, а часть — в партархиве Нанкина. Все материалы засекречены. Может быть, возможен обмен «секретами» между партийными архивами КНР и бывшего СССР? Будем надеяться.
Встречаясь с интеллигенцией Харбина, которая постоянно отмечала преобладающее влияние русской культуры на формирование различных местных художественных школ, мы говорили о том, что нельзя культурные, общечеловеческие ценности подменять идеологическими принципами — как бы они злободневны и актуальны ни казались. Если в этом есть взаимопонимание, значит, память о русских будет жива в Харбине.
Олег Карпухин
Баранья голова
Много лет назад отправившись в Таджикистан учиться варить плов, я поступил в ученики к мастеру Файзулло и о своих опытах рассказал читателям журнала. До этого я, конечно же, ел плов неоднократно. Теперь-то я понимаю, что подававшаяся нам каша с редкими кусочками жестковатого мяса и отдаленно не напоминала не только файзулловское произведение высокого искусства, но и тот обычный плов, который умеет варить любой таджик или узбек. Даже в детском саду, куда я ходил в середине войны, хоть раз в неделю в меню был псевдоплов. На этой неглубокой мисочке комковатой рисовой каши можно было бы построить и развить теорию о культурном взаимовлиянии народов, но сейчас мы не будем этого делать. Когда — будучи уже значительно более взрослым — я познакомился с таджиками и вел с ними беседы о жизни и быте народов Средней Азии, тема плова всплывала неоднократно. Упоминали, скажем, казахов и киргизов. Отзывались о них в целом положительно: «По-узбекски с ними договориться можно» или «Он тебе на барана посмотрит, сразу скажет, где пасли, хорошее мясо или нет». Однако тут же на лицах моих собеседников появлялась как бы сожалеющая улыбка: «Плова они делать не умеют». А другой добавлял насмешливо: «У них бешбармак».
Бешбармак мне есть тогда не доводилось, но оставалось ощущение, что это нечто, абсолютно несравнимое с пловом и, уж конечно, не равное ему. Когда же я впервые попробовал бешбармак и он мне весьма понравился, мысль о плове в голову не пришла: совсем другое блюдо. Что там сравнивать? Наверное, хороша банановая каша с арахисом и жареной саранчой, которую любят люди племени каква в Уганде, но хороша и картошка с подсолнечным маслом и соленым огурцом, которые люди каква не едят, зато немало съел каждый из нас.