Машина мчалась по мягкому песку, поднимая облака пыли. Невдалеке ревел океан. У высокого, залитого голубым лунным светом бетонного забора лучшего отеля страны нас встретил автоматчик в камуфляже. Я вышел на мягкий песок. Автоматчик проверил мои карманы — оружия у меня не было. Водитель махнул мне рукой, и машина скрылась в темноте. Из ворот вышел заспанный управляющий. «Мне нужен номер», — сказал я. «Шестьдесят долларов, — сказал он то, что я уже знал. — И у нас есть пляж». Передо мной стояла дюжина побитых ветром бетонных домиков, громко тарахтел генератор, пахло дизелем и сырым бельем. Наверное, это был один из немногих случаев, когда за фразу «шестьдесят долларов» можно было убить человека. Наверное, стоило наорать на управляющего. Но я не стал орать. Я просто пошел прочь. «Я могу попробовать найти для вас такси», — вяло предложил управляющий. Я мотнул головой.
До Берберы было около шести километров по мягкой песчаной земле, и я рассчитывал пройти их за час. «Мансур» быстро исчез в темноте. Рев океана мгновенно стал громче. Огромное черное небо сделалось ниже и накрыло все вокруг, как плащ-палатка. Далекие отблески Берберы скакали вдоль горизонта, вытянувшись в ряд, как огни эквалайзера, даже не думая приближаться.
Когда я вошел в город, было далеко за полночь. Вдоль дороги потянулись брошенные дома с черными пустыми окнами. В отличие от Харгейсы, где оставленные после войны развалины занимали нищие, здесь их не трогал никто. На пустивших трещины стенах криво висели выгоревшие довоенные вывески. Задолго до того, как въехать в город, я пытался узнать, есть ли в Бербере центр. Люди не понимали вопроса. Потом кто-то категорично сказал: в Бербере центра нет, это портовый город. Тогда я не поверил, но сейчас, поднимаясь по одноэтажной улице в сторону порта, где хотя бы виднелись отблески света, я начал понимать, что это чистая правда.
В связи с нехваткой и дороговизной любых стройматериалов при постройке деревенских домов в ход идут практически любые подручные предметы. Например, распрямленные бочки из-под топлива. Фото: STUART FREEDMAN/PANOS/AGENCY.
PHOTOGRAPHER.RU
Улица была абсолютно пустой. Потом я увидел большой старый «мицубиси». С работающим двигателем и горящими фарами он стоял на месте и как будто ждал меня. Его издыхающий дизель надсадно стучал, а тонированные стекла звонко дребезжали в такт. Из «мицубиси» вышли улыбчивые люди с автоматами. Мы пожали руки. Краем глаза я заметил, что их новенькие китайские «калашниковы» сняты с предохранителей. Улыбчивые люди спросили, как меня зовут. Я ответил. «Полиция», — сказали они с повелительной интонацией. Я сел в машину. Слева и справа от меня уселись автоматчики. «Безопасность», — сказал кто-то. Я кивнул. Машина ехала по мертвым улицам умирающего от нищеты города. Ее фары выхватывали из темноты убогие сараи и тощих собак. Потом показалось здание полиции — разбитая бетонная глыба. Перед глыбой на земле и на бетонных блоках сидели не меньше 30 вооруженных людей и, не снимая оружия, занимались разными делами — смеялись, ели и спали. По-арестантски, в сопровождении двух автоматчиков, я вышел из машины. «Русский», — сказали мои сопровождающие и запрыгнули обратно, оставляя меня на попечении 30 стволов.
Потом пришел шеф полиции Берберы. Он был изящен, высок, имел гладко выбритую голову, лакированную кобуру и белые ботинки. «Велкам», — сказал он единственное известное ему слово. Потом я сидел в его армейском пикапе и под охраной полудюжины вооруженных людей, разместившихся в кузове, ехал в портовый отель, который для меня выбрал шеф полиции, — огромное разваливающееся здание с бесконечными больничного типа коридорами. Потом он требовал, чтобы мне дали лучший номер по лучшей цене. Потом мы долго жали друг другу руки. «Велкам, — говорил шеф полиции. — Велкам».
А потом я заснул. Без каких-либо снов, сожалений и страхов. Я спокойно спал, не обращая внимания на комаров, а когда рано утром в дверь постучали, я просто встал и повернул ключ. На пороге стоял шеф берберской полиции — изящный, высокий, с гладко выбритой головой, с лакированной кобурой и в белых ботинках.
«Рашн Байбл фор ю», — сказал он тщательно заученную фразу. В мои руки легла тяжелая истрепанная русская Библия. «Презент», — пояснил шеф полиции и быстро пошел прочь, видимо, опасаясь благодарностей и, конечно же, вопросов, на которые он бы все равно не смог ответить. Но тогда в коридоре портовой гостиницы у меня не было сил удивляться и тем более приставать с расспросами о происхождении книги.
Очень скоро я сяду на забитый ревущими овцами деревянный корабль и поплыву в сторону тихого спокойного Джибути. А пока еще я здесь, в никому не известной и никем не признанной крошечной стране, про которую никто ничего не знает и которой нет ни на одной карте. Здесь все очень сложно, потому что этой страны официально не существует. Здесь нет даже музеев, а для того чтобы посмотреть на расположенный тут главный памятник всей Африки — Лаас-Гиль, нужно иметь тот вид упорства, который в других ситуациях помогает людям становиться президентами и космонавтами.
Думая об этом, я просто положил Библию на кровать и закрыл за шефом полиции дверь. А потом стал делать что-то очень будничное. Кажется, чистить зубы.
Михаил Казиник
Гараж на сто миллионов
Для обычного музея 450 экспонатов, из которых к тому же большая часть стоит в запасниках, — цифра совсем не большая. Но только не в том случае, когда экспонаты весят как минимум тонну и стоят десятки, а то и многие сотни тысяч евро каждый. В только что открывшемся Музее Porsche — 80 машин, и почти четыре сотни ждут своей очереди.
Штутгарт обычно воспринимается как вотчина компании Mercedes — недаром над внушительным зданием городского вокзала, на опершейся на него всем своим весом маcсивной квадратной башне, водружена знаменитая мерседесовская трехлучевая звезда этак метров десяти в диаметре, не меньше. Пусть Porsche собирает меньше 100 000 автомобилей в год, зато эта компания — настоящая легенда.
Среди всех сегодняшних автомобильных производителей компания Porsche занимает особое место: выпуская относительно дорогостоящие спортивные автомобили сравнительно малыми «порциями», она прибыльна и экономически независима от окружающих транснациональных автомобильных гигантов. Кстати, эта небольшая компания владеет 35% акций концерна Volkswagen (эта доля стремительно росла в последние годы), а следовательно, по германским законам Volkswagen AG является дочерней фирмой Porsche, и поэтому последняя получает право косвенно контролировать такие марки, как Audi, Seat, Škoda, Bentley, Lamborghini и Bugatti.
Но в Штутгарт мы отправились не за тем, чтобы вникнуть в детали отношений между Porsche и Volkswagen — такая задача выходила бы за рамки интересов «Вокруг света». Зато в этом городе в феврале нынешнего года через дорогу от завода Porsche (тоже, кстати, достойный объект для экскурсии) открылся Музей Porsche — своеобразная будущая Мекка для автомобилистов, самый современный музей авто, застывшая в бетоне и металле ода технологиям. К тому же экскурсию должен был провести для нас сам Клаус Бишоф, в прошлом инженер и испытатель, а сейчас директор заводского музея и один из ведущих сотрудников нынешнего, «публичного».
Музей необычный, и следовало, выдерживая стиль, приступить к визиту как можно более неординарным способом. Это оказалось просто: к тому моменту, как я приехал в Штутгарт, прошло всего полтора месяца с момента открытия музея, а ресторан при нем уже успел стать модной достопримечательностью. Начнем же с еды, а не с машин.
Директор музея Ахим Стейскал, сидя напротив меня, убедительно постукивает по столу ручкой мясного ножа. «Вот смотрите», — восклицает Ахим и щедрым жестом передает мне нож — полюбоваться. Что-то в нем мне кажется неуловимо знакомым. Где-то я уже видел эти обводы… Это же Porsche! «Да, — продолжает Стейскал, — их изготовила специально для нашего ресторана небольшая местная фирма. А дерево рукояти то же самое, что идет на деревянный руль 911-й модели». Такая продуманность в деталях поражает куда больше, чем какие-нибудь позолоченные люстры. Таков стиль Porsche: думай о главном — и так же подумают и о тебе.