Возле металлического сарая грохотала машина. Она приводилась в движение трактором, возле которого хлопотал механик Юсеф, красивый черный араб из Хартума. Шапочка с огромным козырьком укрывала его лицо от солнца.
Шиллук Адян сидел на корточках у агрегата и, орудуя масленкой, сосредоточенно смазывал нижние подшипники. Мне показалось, что юноша работает с увлечением человека, познавшего свое хозяйское превосходство над всеми этими шумящими колесами, передачами и рычагами. Здесь же трудились два его товарища. У одного из них, кроме бус, висел на шее маленький крестик.
Моим переводчиком на станции был молодой шиллук Аюл. Он окончил школу и заведовал здесь складами. Я попросил его узнать у Адяна, нравится ли ему работа и как долго он собирается здесь служить.
— Адян говорит, что хочет здесь работать. Он хочет научиться все делать так, как механик эффенди Юсеф.
Уже от себя Аюл рассказал, что в прошлое воскресенье Адян ходил в свою деревню. Накануне он получил первые заработанные деньги. В городе юноша купил себе новые парусиновые тапочки, металлическую цепочку на шею и принес семье подарки: бусы, соль и кусок пенькового шнура. Вся деревушка приходила посмотреть на Адяна и его подарки. Многие юноши говорили, что тоже хотят работать в городе. Но работу найти не просто.
В самом городе живет немало шиллуков и людей из других племен. Многие служат у купцов и чиновников, работают посыльными, уборщиками или сторожами в немногочисленных правительственных учреждениях. Они уже давно потеряли связи с племенем, приняли христианскую или мусульманскую религию. Если один из членов семьи служит, другие ведут небольшое домашнее хозяйство здесь же, в городе. После изгнания колонизаторов нилоты получили более широкий доступ и к службе в правительственных учреждениях и к различному предпринимательству. Все больше становится среди них людей грамотных, по-новому глядящих на окружающий мир. Этот медленный процесс идет все нарастающими темпами в стране, которая еще вчера была заброшенной колонией империалистов, а ее южные области — пожалуй, одними из самых отсталых районов на земле.
Аюл отлучился, чтобы взвесить мешки с рисом, которые подносили к складу рабочие-шиллуки, а возвратившись, пояснил:
— Это все временные рабочие. Они приходят немного заработать и возвращаются в свои деревни. Но есть немало и таких, которые хотели бы работать постоянно, как Адян и его родственники.
Во время войны, — рассказывал Аюл, — многие здешние люди служили в колониальных войсках. Возвратившись из армии, они хотели получить работу в городе. Но почти всем пришлось снова отправиться в свои деревни.
Кроме того, британские чиновники вели с ними борьбу, — заключил Аюл.
— Почему?
— Люди побывали в других городах, увидели другую жизнь. Они уже не хотели жить по-старому. Некоторые даже не уважали рета. А чиновники считали, что они «разлагают туземцев».
Этот разговор я вспомнил спустя два дня, познакомившись в саванне с одним таким бывшим солдатом.
Преступление Ачела
Приезжие люди сказали Родуану, что вчера видели двух львов около дороги на Адвонг. Мне очень хотелось увидеть «царя зверей», а еще больше сфотографировать его в естественной обстановке. Зная, что львы без особой нужды не очень скоро меняют место жительства, мы решили поехать туда после полудня. Родуан пришел без ружья.
— Где ваше ружье, эффенди Родуан?
— Так лучше.
— Почему? А если...
— Не беспокойтесь. Львы не выносят запаха бензина, — не то шутя, не то серьезно ответил Родуан, и мы поехали.
Но уже через час мой друг горько сожалел, что не захватил оружия. На опушке мелколесья мы увидели стадо газелей. Машина приближалась с подветренной стороны и была уже довольно близко, прежде чем животные нас почуяли. Как по команде, они повернули головы в нашу сторону, а через мгновение обратились в бегство.
Лишь один вожак остался на месте. Он стоял боком и, гордо повернув голову с великолепными, загнутыми назад рогами, не двигаясь, смотрел на приближавшуюся машину. Он благородно и смело принимал опасность на себя, пока его стадо улепетывало в открытую степь. Но вот и он грациозно подпрыгнул, развернулся в воздухе и вихрем полетел вслед.
Стадо неслось по высокой траве клином, как птицы. Я смотрел на этих изящных животных, на красивые их тела, на легкие стремительные прыжки, исполненные грации, и понял, почему все восточные поэты, начиная с автора «Песни песней», сравнивали своих возлюбленных с газелями.