В сумбурном хороводе новых впечатлений Ачелу помогал разобраться его командир сержант Сэм Лонгмен — рабочий из Бирмингема. От него впервые услышал Ачел о том, что белые люди тоже не одинаковы, что одни из них присваивают себе работу других, что между ними идет борьба.
Подразделение Ачела находилось в Джибути, когда у всех на устах было слово «Сталинград». Там он услышал от сержанта о далекой стране, о ее снегах и о том, что люди там решили устроить свою жизнь по-другому. Ачел и сейчас не представляет, как это они сделали, но знает, что не так, как в других странах.
После войны, возвращаясь домой, Ачел и его сослуживцы некоторое время не могли попасть в Хартум, так как бастовали железнодорожники, требовавшие улучшения условий труда. В Хартуме он увидел большую демонстрацию. Толпы людей шли по улицам и хором кричали: «Колонизаторы, убирайтесь вон! Да здравствует независимость Судана!» Полицейские на лошадях врывались в толпу и били демонстрантов бамбуковыми хлыстами.
Ачел привез домой подарки и небольшую сумму денег, скопленных за время службы. Он был уже другим человеком и не хотел жить так, как жили его родственники. Ачел отправился в Малакаль в надежде найти какую-нибудь работу.
Но ему не повезло. Первое время он перебивался случайными заработками: носил грузы на пристани, служил на побегушках у местных негоциантов, месил глину на строительстве нового дома, рубил дрова для пароходов. Многие дни просиживал Ачел на пристани или на рынке, ожидая, что кто-нибудь его позовет. Случайного мизерного заработка не хватало на пропитание. Он растратил большую часть своих сбережений и вернулся в деревню. Молодой, сильный, деятельный, он решил построить новую хижину. Трудился со всем семейством, и к началу дождей тукуль был готов. Тот самый, возле которого мы сидели, — просторный, высокий, с окном. Ачел даже соорудил в нем для себя самодельную кровать. На людях он всегда появлялся в коротких штанах — шортах, оставшихся от военной службы, и часто носил рубашку. Односельчане смеялись: Ачел стал турком!
Нередко вокруг Ачела плотным кружком собирались шиллуки, особенно молодежь, и слушали его рассказы. В самых интересных местах люди причмокивали языками: «це-це-це-це-це», — а иногда выражали недоверие.
— Ты большой враль, Ачел, но послушать тебя интересно, — говорил один старик, когда солдат рассказывал о больших, многоэтажных домах. — Зачем же нужны такие тукули, чтобы люди жили один над другим? Ведь разумный человек поставит жилище рядом, а не будет сооружать его над головой другого.
Порой Ачел заводил речь о том, что чужие люди хозяйничают на их земле, давят налогами, а ничего не делают, чтобы люди жили лучше. Нехорошо отзывался о рете и говорил, что шиллуки сами должны выбирать вождем достойного человека, который будет заботиться о всех. А если он окажется плохим, то его нужно сместить и выбрать другого. Однажды Ачел отказался принести жертву для таинства «вызывания дождя», назвав все это чепухой, чем и восстановил окончательно против себя местного вождя и жреца-шамана.
Как-то раз Ачел копал землю нодом и разминал ее руками, подготавливая для посева дурры, когда с дороги свернула машина и подъехала прямо к нему. Из автомобиля вышел британский колониальный чиновник двое полицейских с ружьями.
— Это еще что? — чиновник ткнул тростью в шорты Ачела. — Сними сейчас же, и чтобы впредь ходил голый, как все!
— Вы не имеете права...
— Что-о? — взъярился чиновник и стегнул шиллука хлыстом по лицу. Раз. Другой.
Ачел как стоял с нодом, так и кинулся на белого, но удар приклада повалил его на землю.
В городе комиссар объявил Ачелу, что только в связи с тем, что он является кавалером британской военной медали, смертная казнь заменяется тюремным заключением.
Из тюрьмы Ачел вышел тогда, когда британского комиссара уже не было. В честь провозглашения республики была объявлена амнистия.
...Ачел говорил медленно, с трудом подбирая чужие слова, которыми уже давно не пользовался. Иногда обращался за помощью к Родуану. Ребятишки, преодолев свой страх, приблизились и стояли на одной ноге, как два черных журавля. Высоко в нёбе, густом и чистом, колеблющимся клином летели на север большие птицы арнук. Я почему-то вспомнил, что неподалеку, в провинции Дарфур, нашли птичку, окольцованную в Ленинграде.