Ю. Холопов.
Пер Улуф Сюндман. Полет инженера Андрэ
В этот ноябрьский вечер, накануне столь важного дня в моей жизни, мы собрались с приятелями. Был не роскошный, но продолжительный ужин. Говорили все больше о писателях, таких, как фон Хейденстам, Левертин и Стриндберг, о деле Гюстафа Фрёдинга, о Бьёрисоне и Ибсене, потом разговор перешел на Нансена, а от него, естественно, на Андре.
Двадцать первого августа завершилась великая норвежская полярная экспедиция. Три года «Фрам» дрейфовал во льдах, наконец бросил якорь в гавани Тромсё, и в тот же день, 21 августа, Фритьоф Нансен, который пятнадцать месяцев шел через льды вместе с лейтенантом Юхансеном, вновь ступил на палубу своего корабля.
А 24 августа в первом часу дня в гавани Тромсё стало на якорь еще одно судно, а именно «Вирго», приписанное к Гётеборгу. На борту «Вирго» находились Андре, Стриндберг и Экхольм, с ними был разрезанный на секции и упакованный аэростат. Четырьмя днями раньше они были вынуждены оставить свою базу на Датском острове около Шпицбергена.
Все газеты мира славили Нансена как героя, говорил я. Его полярная экспедиция самая замечательная и самая успешная в истории, если не считать плавание Норденшёльда и открытие Северо-Восточного прохода. Три дня студенты Христиании не переставали пить, ходили толпами по улицам, пели патриотические песни и требовали расторжения унии со Швецией, но сперва король Оскар должен возвести Нансена в дворянский сан и присвоить ему титул графа или ярла.
Иначе сложились дела у Андре, продолжал я. Он задумал и начал самую отважную из всех полярных экспедиций, хотел достичь Северного полюса на воздушном шаре. Его провожали как героя сперва стокгольмцы, когда он вечером сел на ночной поезд, идущий в Гётеборг, потом гётеборжцы, когда он утром 7 июня вышел из гавани курсом на Шпицберген.
На Датском острове он проследил за постройкой эллинга, наполнил шар водородом и принялся ждать попутных южных ветров. У него был самый совершенный аэростат, какой когда-либо конструировался, предусмотрено все до малейших деталей. Весь мир затаил дыхание. Немецкие, норвежские, английские суда пришли к Шпицбергену и Датскому острову, чтобы туристы могли быть очевидцами старта.
И все напрасно, говорил я.
Даже гениальный инженер не может взнуздать стихии и заставить ветры воздушного океана дуть, куда ему нужно. Полярное лето коротко. К тому же страховые документы «Вирго» не позволяли судну задерживаться на Шпицбергене дольше 20 августа.
И вот 24 августа 1896 года норвежец Нансен и швед Андре встретились в Тромсё на севере Норвегии.
Нансен добился успеха, говорил я, и теперь его знает весь мир.
Весь мир, весь цивилизованный мир знал имя Андре, его планы обсуждались не только в Швеции, но и в Берлине, Вене, Риме, Америке, Париже и Лондоне. Но ему так и не пришлось обрубить причальные канаты. Он потерпел неудачу.
Никому не известно, о чем разговаривали между собой эти два незаурядных человека, один из которых прославился тем, что сделал, другой — тем, что задумал.
Мои друзья решительно осуждали поведение Нильса Экхольма. Нам уже подали кофе и пунш.
— Представляю себе, как тяжело и горько было им возвращаться в Швецию, — сказал один из нашей компании, служащий строительного департамента. — Сначала уезжаешь, и вся страна провожает тебя восторгом и ликованием, а возвращаешься в пустоту неоправдавшихся надежд и ожиданий. Он нуждался в поддержке, и от кого ее ждать, как не от своих товарищей и спутников. Стриндберг поддержал его, а доктор Экхольм оказался предателем.
Я попытался защитить Экхольма, хотя бы смягчить излишне категорические оценки.
На Датском острове выяснилось, что оболочка не такая уж герметичная, как уверял Андре. Это означало, что аэростат не мог продержаться в воздухе так долго, как было задумано.
Оказалось также, что трение гайдропов о лед и воду намного больше, чем рассчитывал Андре. Из этого следовало, что шар будет двигаться медленнее, и ему надо продержаться в воздухе гораздо дольше, чем намечалось первоначально.
Все это вытекало из исследований, проведенных доктором Экхольмом при участии Стриндберга, профессора Аррениуса и инженера Стаке, отвечавшего за водородную аппаратуру.
— Временные допуски были настолько большими, — стоял на своем мой друг-строитель, — что возражения Экхольма выглядят неосновательно, даже наивно. Какая разница, может ли аэростат продержаться в воздухе сто или пятьдесят суток, если практически можно достичь Северной Америки или Сибири самое большое через неделю после старта со Шпицбергена?