Трудно передать словами то тягостное впечатление, которое оставляет концлагерь в Писагуа. Представьте себе мрачный кубический блок из бетона. Прежние заключенные — уголовники — из него удалены: взломщиков, карманников, сутенеров и мошенников либо амнистировали, либо перевели в другие места. Теперь сюда помещены более опасные «преступники»: члены партии Народного единства, политические активисты. Тюрьма переполнена до отказа. Рабочие команды, составленные из первых арестантов, спешно чинят жалкие халупы, оставшиеся со времен массовых ссылок, практиковавшихся В и делом. В старые камеры-клетушки порой попадают и сыновья тех, кто некогда сидел в Писагуа.
Беспрерывно тянутся колонны заключенных — одни на работу, другие с работы, — хрипло выкрикивая военные песни. Чаще всего им приказывают петь песню, сложенную в полку, в котором глава хунты Пиночет служил в молодые годы. На холме расположилось на боевых позициях несколько «джипов» с пулеметами. Трудно сказать зачем: ведь Писагуа не такое место, где у охраны то и дело возникают осложнения.
— Вы можете назвать нам свое имя?
— Меня зовут Луис Веласкес Гальвес.
— Давно вы в Писагуа?
— С 6 декабря 73-го года.
— Были вы членом какой-либо партии?
— Да, членом коммунистической партии...
— Как ваше имя?
— Хесус Умберто Марин Пастене.
— Состояли вы в какой-либо партии?
— В социалистическом народном союзе.
— С каких пор вы здесь находитесь?
— С 24 сентября.
— Пожалуйста, назовите ваше имя.
— Серхио Бассаль Сунгаи.
— Состояли вы в коммунистической партии?
— Нет, сеньор.
— Почему вы попали сюда?
— Я нахожусь здесь до суда под «превентивным» арестом.
Ответы заключенных в Писагуа почти не отличаются друг от друга.
...Энрике Вандаме Альдона, член коммунистической партии, в лагере с 6 декабря.
...Карлос Патрисио Прието Павес, независимый, в заключении с 4 октября.
...Альберто Лоренсо Лопес Перес сочувствовал социалистической партии...
— Можно узнать ваше имя?
— Хосе Стейнер Монтес.
— Были вы членом какой-либо партии?
— Нет, я никогда не был членом какой-либо партии.
— В данный момент находитесь здесь в заключении?
— Под «превентивным» арестом. Пока ведется следствие.
— Вы работаете здесь в качестве врача?
— Да.
— Почему вы сюда попали?
— Ну, я полагаю... в отношении меня ведется расследование, потому что в свое время я прошел курс спортивной медицины на Кубе, и этот факт делает меня в высшей степени подозрительным: а вдруг я изучал там нечто другое? Я поехал на Кубу в октябре прошлого года (1972 год. — Прим. ред.) на месяц, чтобы прослушать курс спортивной медицины, поскольку в Икике, городе, где мы работали врачами, был принят план всеобщего спортивного воспитания. Предстояло провести медицинские исследования, поэтому нас и послали учиться на Кубу.
В Сантьяго мы попытались выяснить что-нибудь более определенное о статусе заключенных режима Пиночета. Но пресс-секретарь хунты Федерико Виялобис изъяснялся весьма туманно:
— «Состояние внутренней войны», в котором мы находимся, дает нашим органам власти право перемещать людей из одного места в другое. Люди, которых это коснулось, являются задержанными, а не заключенными...
— Господин секретарь, не можете ли вы сказать, почему хунта не разрешает представителям общественности посещать лагеря заключенных?
— Вы имеете в виду, почему людям не разрешается навещать задержанных? Полагаю, это продиктовано соображениями гуманного характера. Ведь так неприятно видеть человеческое существо, которое страдает! Мне отнюдь не улыбается выставлять напоказ людей в незавидном положении арестантов. Я считаю, это было бы оскорблением их человеческого достоинства...
Большего цинизма, чем эта «забота» о человеческом достоинстве, нельзя придумать! Поправ все человеческие права, люди хунты пытали и убивали десятки тысяч людей, набивали эшелон за эшелоном заключенными, разбивали семьи, отрывали отцов и матерей от детей, разлучали сыновей и дочерей с родителями. И после всего этого глашатай хунты осмеливается разглагольствовать о человеческом достоинстве! Нас глубоко взволновала встреча в Писагуа с группой женщин, в основном молодых, в расцвете сил, которые были брошены в лагерь просто по подозрению, на всякий случай. И что особенно показательно, все они держались спокойно, с поразительным самообладанием, не утратив своего достоинства.