Я очнулся от забытья: кто-то стукнул меня по плечу. Надо мной стоял Леонид Алексеевич. Высокий, в длинной фланелевой рубахе, отороченной по-эвенкийски разноцветными ленточками, в охотничьих сапогах, с шарфом на голове, завязанным на затылке узлом, как у корсиканцев. Он наклонился и еще раз тронул мое плечо. Стекла его очков светились отблесками огня.
— Вставайте, Витторио! Будем ужинать. Потом поговорим, есть у меня одна идея...
Сумерки уже спустились на землю, и поэтому костер, разведенный Сизых на берегу, показался мне особенно ярким. Сизых подбрасывал в него лиственничные поленья, они сразу вспыхивали, разбрасывая стреляющие искры.
Ужин, увы, был стандартным, как, впрочем, и обед. Все та же «заваруха» — круто замешенная кипятком в ведерке пшеничная мука с соленым маслом и чай с черными сухарями.
Эта пища и довела нас до авитаминоза. В нашем базовом лагере, в болотистой долине меж гор, где, как считал Кулик, был центр падения Тунгусского метеорита, мы работали почти три месяца. В мертвом поваленном лесу совершенно не было дичи. Лишь однажды мне удалось подстрелить трех глухарят. А за рыбой нужно было идти от базы на Хушму буреломом и болотом почти целый день, и Леонид Алексеевич разрешил такую вылазку лишь один раз. Ягода же в том году не уродилась.
Мы жевали молодую хвою. Грызли сладковатые маслянистые луковицы лилий-саранок. При нелегкой работе это не помогало восстанавливать силы. Именно поэтому начальник экспедиции и принял решение свернуть ее и выйти напрямик пешком к фактории «Ванавара» на Подкаменной Тунгуске. А потом, после отдыха, добраться до Кежмы на Ангаре и по ней сплавиться к Енисею, до пароходной пристани на Стрелке....
Есть мне совершенно не хотелось. Я с трудом заставил себя проглотить несколько ложек «заварухи».
— Однако, паря, так не емши не допрешь до Ванаварки, — сказал мне Сизых.
Леонид Алексеевич вдруг хлопнул себя по лбу, вскочил и быстро пошел к лабазу, приставил лестницу, влез в него и зажег свечу. Скоро он вернулся, похохатывая своим характерным горловым, хрипловатым смешком.
— Забыл, понимаете, товарищи. Там у меня в запасе на черный день лук, какао, баночка варенья. Сейчас пир устроим!
Луковиц было всего две. По половинке на человека. Но это как-то сразу улучшило самочувствие. Да еще какао с вареньем!
— А теперь полезем, Витторио, в лабаз... Поговорим. Остальным спать!
Кулик встал, потянулся так, что хрустнули суставы, и пошел от костра.
И вот, согнувшись, мы сидим при свече в «избушке «а курьих ножках». Леоаид Алексеевич, скрестив ноги, устроился около большого, окованного по углам сундука, где хранились инструменты и личные его вещи. Я присел рядом, недоумевая, о чем будет беседовать со мной Кулик ночью, когда нужно бы отдыхать.
Он молча раскрыл журнал экспедиции, достал баночку чернил и стал писать.
Звенящая тишина стояла над миром. Лишь изредка позвякивали путы наших коней да поскрипывало перо. Я смотрел на могучие плечи склонившегося над сундуком человека. Резкие морщины у рта говорили о том, что он очень и очень устал.
....Всего полгода назад Кулик сам пришел познакомиться со мной. Это было в Москве, в Плотниковом переулке на Арбате. Пришел после того, как я написал ему в Ленинград, в Академию наук, открытку. Прочитав в «Вечерней Москве» заметку о его первом путешествии на Подкаменную Тунгуску в поисках места падения метеорита 1908 года, я попросил ученого взять меня в свою следующую экспедицию. И вот... В дверях стоит высокий, очень высокий человек в очках с толстыми стеклами. На нем куртка мехом наружу, меховая шапка, сапоги. Похохатывая, он хлопает меня по спине, по плечу, нет, не панибратски, а явно желая проверить «прочность» моего стана. И весело объявляет появившимся в коридоре родственникам, что хочет забрать в дальние сибирские края сего молодого человека. Потом он мне признался, что решил взять в экспедицию лишь после того, как увидел, что я «не хлюпик какой-нибудь или маменькин сынок».
Но тогда еще никаких реальных возможностей для новой экспедиции не было. И он честно сказал об этом за чаем.
— Академики мне не верят... Только Владимир Иванович Вернадский обещал подумать, как помочь нашему (он так и сказал «нашему»!) делу. Предстоит борьба. Я написал в Совнарком. Мы убедим отпустить средства на экспедицию...