— Ой, мадама... — сквозь слезы улыбнулась Черанги. Но улыбка получилась какая-то жалкая и беспомощная.
— Молчи! — властно приказала женщина-видение. — И ты тоже молчи! — повернулась она ко мне.
Мы с Черанги замолчали. Женщина опустилась перед Черанги и завладела ее коленом. Черанги только всхлипывала временами от боли. Женщина терла колено, постукивала по нему, шептала, плевала через правое плечо, плевала через левое плечо. И даже в какой-то момент своего действия поплясала над пострадавшей Черанги. Потом снова начала тереть колено. Ладонь ее двигалась все медленней и медленней. И вдруг внезапно сжалась, как будто она что-то поймала.
— Теперь смотри, — сказала женщина-видение и раскрыла ладонь.
На светлой коже ладони лежал обыкновенный волос.
— Ты думаешь, колено твое болело от того, что ты упала? — спросила она Черанги. — Нет! — И она рассмеялась тихо и зловеще. — Потому что внутри ноги был этот волос. Теперь я вынула его оттуда, и ты сможешь ходить.
Черанги поднялась на ноги и, прихрамывая, сделала несколько шагов.
— И правда! — обрадованно сказала она.
— Ты Кулати? — осенило меня.
Женщина повернулась ко мне, посмотрела пронзительно и изучающе. Тихо, растягивая как-то слова, заговорила:
— Да. Я Кулати. Великая колдунья племени панья. Я все могу. Я могу говорить с богами и пророчествовать. Я все знаю. Я знала, что ты ищешь меня, и вышла тебе навстречу. Я могу лечить болезни. Любую болезнь я высосу из человека и сплюну. И больше он не будет болеть. Только я могу это делать.
Я слушала Кулати и верила в то, что только она может «сплюнуть» болезнь. Ни один из наших врачей «сплюнуть» болезнь не может. Им, видно, не хватает для этого Кулатиного образования, образования великой колдуньи и великой... актрисы. Ибо спектакль, который она поставила, чтобы продемонстрировать мне свое искусство, отличался незаурядным актерским и даже, я бы сказала, режиссерским мастерством.
...Чундан в отличие от Кулати был лишен этого вдохновенного актерского таланта. Он работал тяжело и старательно. В нем не было ни озарений художника, ни взлетов одаренности.
Через три дня в деревне Чундана забили барабаны и резко призывно запела флейта. Чундан, с серьезным и простодушным лицом, в сопровождении жителей деревни прошествовал к музыкантам и остановился перед ними. Он был обнажен, и только бедра охватывал кусок красной ткани. На темном его теле отчетливо проступали шрамы. Заслуженные шрамы пророка. В правой руке Чундан держал нож-секач, в левой — тростниковую палку. В какой-то момент с ним что-то произошло. Глаза Чундана померкли и стали смотреть куда-то внутрь. Быстрее забили барабаны, громче запела флейта. По телу пророка прошла судорога и остановилась где-то на животе, отчего живот стал двигаться и сокращаться как-то сам по себе, вне зависимости от остального тела. На лице выступили крупные капли пота, а в глазах появилось бессмысленное выражение, которое нередко бывает у пьяных. Потом, под неумолкающий грохот барабанов, Чундан сорвался с места и закружился в каком-то неистовом танце, наклоняясь чуть вперед и странно отбрасывая назад ноги. Нож-секач и палка вращались в воздухе, и казалось, что они вот-вот вырвутся. Внезапно Чундан остановился, как будто его задержала какая-то сила. Вместо глаз на потном лице голубели белки. Пророк что-то выкрикнул и резко взмахнул ножом-секачом.
— Ёх! — как единый вздох, вырвалось у толпы.
Я ушла. Потому что поняла, что это зрелище не для моих нервов. Когда я вновь вернулась, Чундана уже не было, а вокруг музыкантов танцевали женщины. Они двигались слаженно и однообразно. Так же, как Чундан, наклонялись всем телом вперед, поочередно выбрасывая ноги назад. Трава, там, где стоял Чундан, была забрызгана кровью. Плата пророка за разговор с упрямыми богами...
Огонь, который не обжигает
Говорят, такого огня нет. А я видела и утверждаю, что есть. Я ничего не могу объяснить. Мне, пожалуй, не хватает для этого знаний. Я знала, что на Малабаре, и особенно в Вайнаде, во время храмовых праздников и важных церемоний есть ритуал «хождения по огню». Мне говорили, что люди босиком идут по раскаленным углям и не обжигаются. Я не очень верила этим рассказам...
Ранним январским утром в Чингери появился Каяма. Мне передали, что Каяма ищет меня. Утро было прохладное, даже холодное по этим широтам. И поэтому Каяма был завернут до подбородка в шерстяную тряпку, бывшую когда-то одеялом.
Зябко кутаясь, он стал мне что-то объяснять о панья из Кадаламада. Я никак не могла понять, зачем ему понадобилось делать это с раннего утра и почему он напустил на себя такую таинственность.