Каяма на что-то намекал, чего-то недоговаривал. А я не столь хорошо знала панья, чтобы понять эти намеки.
— Слушай, Каяма, — сказала я, — говори яснее.
Каяма подумал и сообщил:
— Сегодня ночь новой луны.
— Ну и что? — спросила я.
— Как что? — удивился Каяма. — Разве ты не понимаешь?
— Все еще нет, — призналась я.
Каяма задумчиво и сочувственно посмотрел на меня и почему-то снова перешел на шепот:
— Сегодня панья будут ходить по огню.
— Как по огню? — оторопела я. — И зачем по огню?
— Зачем, зачем! — передразнил меня Каяма. — Значит, надо. Лучше тебе все это посмотреть.
И то правда, лучше мне все это посмотреть.
— А где панья будут ходить по огню? — поинтересовалась я.
— Там. — И Каяма махнул рукой куда-то в сторону, противоположную от «Спящей богини».
Указание Каяма было невероятно точным. Там — и все. А дальше сама как знаешь. Но оказалось, что другие знали, где находится это «там». Путь «туда» был извилист и долог. Он шел через горы и джунгли, через проселочные дороги. И поэтому, если меня спросят теперь, где все происходило, я, как и Каяма, махну рукой и скажу — там. Я только знаю, что неподалеку от этого священного леса находится деревня панья Кадаламад.
Мы добрались до этого священного леса к трем часам ночи. Я думала, что безнадежно опоздала. Но там только все начиналось. Панья не спешили. Впереди у них была долгая холодная ночь. Над священным лесом стояло звездное небо. Меж деревьев мелькали факелы. Это подходили все новые группы панья. Их было много, так же как и в ночь богини Мариаммы. Они располагались тут же, в лесу, семьями и целыми родами. Разжигали костры и, зябко поеживаясь, грелись у них. Через какое-то время лес оказался полон кострами и бродячими огоньками факелов. Огонь освещал темные лица, спутанные, всклокоченные волосы, куски ткани, в которые были завернуты маленькие фигурки панья. Люди жались к огню, который плохо их грел в это холодное, январское новолунье. Пронзительный ветер шумел в деревьях. Место было, видимо, довольно высоким и незащищенным. И здесь, в этом священном лесу, скрытые от чужих глаз ночью и джунглями, панья вновь готовили какое-то древнее таинство. Оно называлось «хождение по огню».
И в этой ночи глухо и тревожно забили барабаны.
А жрец Канакака направился к бамбуковой хижине, которую соорудили тут же в джунглях по этому случаю. Семь дней подряд Канакака совершал омовение дважды в день, сидел на вегетарианской диете, не подпускал к себе женщин и не виделся с собственной женой.
Около хижины на длинных шестах висели черно-красные флаги-хоругви. С такими флагами панья шли в ту памятную ночь на поклонение богине Мариамме. Бамбуковая хижина, превращенная в своеобразный храм, повторяла убранство святилища богини в Калпетте. Здесь, в джунглях, панья подражали городу, стараясь воспроизвести сложный индуистский ритуал. В хижине было все, что необходимо для этого. Медный светильник, бронзовая фигурка богини, меч с изогнутым полумесяцем на конце, колокольчики, цветы на банановых листьях, кокосовые орехи, цветная пудра для индусской пуджи и наконец веревочный хлыст. Этим хлыстом Канакака будет себя стегать, если богине заупрямится и не захочет в него вселяться. Пришли несколько панья с факелами и принесли богине рис и бананы. Канакака, облаченный в красную одежду пророка, колдовал над всеми этими предметами в хижине-святилище. Он переставлял бронзовую фигурку, перекладывал цветы, каким-то только ему известным движением касался меча, звонил в колокольчик, бормотал над кокосовым орехом. Короче говоря, занимался не своим делом, отбивая хлеб у брамина-жреца. Панья стояли в почтительном отдалении, с восхищением наблюдая за Канакакой, который, по их мнению, работал не хуже любого брамина.
Пока били барабаны и Канакака демонстрировал свое жреческое искусство, панья во главе с Каяма вырыли неглубокую прямоугольную яму и загрузили ее расщепленными стволами хлебного дерева. Канакака в сопровождении двух юношей появился у ямы. Разбил над ней кокосовый орех и положил в половинки скорлупы ароматическую смолу. Поплыл резко пахнущий дымок благовоний, и Канакака вдыхал его, сидя на корточках у ямы. А два его помощника, обнаженные, в набедренных повязках, согнулись над бамбуковыми палочками, добывая огонь, как делали их предки тысячи лет тому назад.
«Вжих-вжих» — пел бамбук, пророк вдыхал магический дым, шумел ветер в деревьях, темнокожие люди сидели у костров, и на темном ночном небе стыли далекие звезды. И в который раз я пыталась определить, где я и в каком времени. И каждый раз мне это не удавалось.