— Болван. Ты играешь в покер еще хуже, чем воюешь. Вспомни Биафру. За два месяца я отошел всего на десять миль, хотя у меня под командованием было только триста негров. А когда ты со своими тридцатью пятью лягушатниками сменил нас в Калабаре, то за месяц потерял всю провинцию. А ведь в вашем распоряжении было полторы тысячи негритосов. И знаешь почему? Вы слишком боялись этих проклятых негров. И своих и тех. Нужно было делать как я: расставлять перед окопами колья и насаживать на них черные головы — и тех, кто пытался наступать, и тех, кто осмеливался отступать без приказа. Конечно, для этого нужны нервы. А у тебя их нет.
Маррей встал, сгреб со стола выигрыш и направился к двери. Тут Руа выхватил из кобуры кольт. Да, янки доказал, что у него нет нервов: даже Янг не заметил, когда Маррей успел достать свою «беретту». Полуобернувшись, Маррей выстрелил, почти не целясь. Пуля попала французу в правое предплечье. Руа на другой же день исчез с базы Маунт-Дарвин, а Клиффорд Янг окончательно решил, что с таким командиром можно воевать.
Возлюбивший войну
Пожалуй, не меньше Янгу нравился и помощник Маррея, немец Вильфрид Шретер, без участия которого за последние тридцать лет не обходилась, кажется, ни одна война на земном шаре. Вильфриду не исполнилось и пятнадцати, когда он впервые взял в руки фаустпатрон, чтобы поджигать русские танки. С тех пор из всех видов стрелкового вооружения он больше всего любил реактивные гранатометы. В семнадцать Шретер удрал через границу во Францию и завербовался в Иностранный легион.
— После Дьенбьенфу наш первый парашютный полк перебросили в Алжир, — рассказывал он новичкам. — Потом, когда мятеж против де Голля провалился и нас, оасовцев, стали ловить, как куропаток, пришлось вернуться на родину, в Мюнхен. Только такая жизнь не по мне. Никакой дисциплины, никакого порядка. Что ни неделя, длинноволосые сопляки устраивают всякие демонстрации, а власти и ухом не ведут. Смотреть тошно на этих толстых слюнтяев из магистрата. Да и полиция не лучше, слишком уж церемонится со всякими там социалистами или анархистами, черт их разберет. В общем, когда один мой старый дружок предложил податься к испанцам, тоже в Иностранный легион, я долго не раздумывал. Им не нужно было никаких справок и рекомендательных писем. И фамилию мог назвать какую угодно, лишь бы был здоров. Только скука в этом чертовом легионе была страшная. Загнали нас в Сахару, а там и войны-то настоящей нет. Зато песку сколько угодно. А когда задует сирокко, прямо-таки ни смотреть, ни дышать невозможно. После этого ада я в Анголе просто душу отвел... Когда шли на Луанду, я специально напросился в передовой дозор. Взял «джип», пару пулеметов, четырех парней из ЮАР вроде него, — Шретер кивком указал на Клиффорда Лига, которого явно выделял среди новичков, — да семерых черных из отряда ФНЛА (1 Отряды ФНЛА (Национального фронта освобождения Анголы) были сформированы заирским предпринимателем и платным агентом ЦРУ Холденоти Роберто для борьбы против Народного движения за освобождение Анголы (МПЛА) во главе с Агостиньо Нето. После предоставления независимости отряды ФНЛА вместе с южноафриканскими наемниками вторглись на территорию Анголы.). Солдаты они, я вам скажу, никудышные, даром что у каждого автомат, а на поясе пистолет. Чуть начнется стрельба, у них душа в пятки уходит. Того и гляди, удрать норовят. Но у меня это не проходило. Я себе подобрал бамбуковую трость потяжелее, на первый раз всыпал троим по сотне «горячих» и объяснил, что, если повторится, привяжу за ноги к «джипу» и потащу за собой...
Так вот, едем мы по дороге, вдруг какой-то подозрительный звук, вроде как птица большая пощелкивает, а толком, что такое, не поймешь. Я еще во Вьетнаме запомнил, что в таких случаях осторожность никогда не мешает. Останавливаемся, слушаем: все спокойно, лягушки квакают, птички посвистывают да обезьяны где-то вдалеке верещат. Впереди на карте деревня. Потихоньку двигаемся к ней, пулеметы наготове. Въехали — ни души. Видимо, у них на дороге «секрет» был, заметил нас и предупредил. Только как? Вдруг один из черных дергает меня за рукав и показывает вперед. Тут мне все стало ясно: перед хижиной стоит здоровенный тамтам — здесь, в Африке, они вместо телеграфа служат, — наверное, такой же был спрятан где-нибудь и в лесу. Тронемся дальше, а впереди о нас уже будут знать. Того и гляди на засаду нарвешься.