Немало повидала Рима, немало воды утекло в ней. Да и состязание рыбаков стало иным. С завоеванием Нигерией независимости народу возвращен его же праздник, превратившийся в фестиваль национального масштаба. Причем это не только красочное зрелище, но и средство установления взаимных контактов, сближения больших и малых народностей страны. В Аргунгу съезжаются теперь посланцы из всех уголков Нигерии. Они знакомят друг друга со своими танцами, музыкой, традициями и обычаями. Как родники питают здешнюю реку, так и искусство разных племен Нигерии, сливаясь в Аргунгу в общий поток, рождает новую общенациональную культуру, которая становится достоянием всего народа, и служит делу укрепления национального единства.
Фестивальную деревню я покидал утром. На выезде было тесно. Переполненные легковушки, грузовики, автобусы неторопко выбирались на дорогу. Нигерийцы улыбались, кому-то кричали, махали на прощанье. Они разъезжались, чтобы через год встретиться в Аргунгу снова...
Ю. Долетов
Озерная тетрадь
Волны
И жило озеро, заволновалось. Вал за валом, гряда за грядой! Поступательный бег обрывается у берегов, где набегающие ряды волн разлетаются пенными веерами. А иногда кажется, что они уходят под скалистую кромку берега, перематываясь назад, как огромный транспортер, и в другом конце озера снова выныривают и повторно устремляются вперед. А дай этой волне полный разбег, так она обогнет всю Землю и уйдет в космос — экая силища!
Душа перенимает это волнение. Волны — они ведь суть бытия: его ритм, его рисунок. Душа ли волнуется, озеро ли волнуется — разное это волнение, а вместе с тем единосущее, выражаемое одним полнозвучным словом — волна...
Волны сочетают в себе явное и неуловимое. Вот идет волна, сминая другую, потом пропадает и возрождается вновь. То гребешком беспричинно вспыхнет, то опадет кружевами пены, то лиловая на перегибе, то изумрудная. Быстролетны эти превращенья, непостижимы. Осыпаются сверкающие гребешки и снова взлетают ввысь. Видишь, как загибается стеклянный верх волны, с шумом захватывая воздух в образующуюся полость? Так рождается пенный гребень. Останови мгновенье и рассмотри волну на взлете. Пузырьки воздуха, сливаясь серебряной толчеей, сверкают на пиках водяного хребта. В прозрачных оболочках этих мгновенных пузырьков запаяны радуги. Зеленый накат волны сверкает мириадами таких пузырьков, будто поверху кварцем выложен. Но трудно удержать в фокусе одно мгновенье. И вот лопаются кварцевые пузырьки, шелестящей пеной скатываясь к подножию волны. Заросли камыша чередуются, не смешиваясь, с тростниками. В этой озерной чересполосице есть свой ритм, свой порядок. Любо тебе загнать лодку в высокую чащобу, слыша настороженный шелест сдвигающихся за кормой зеленых стен. Словно кулисы смыкаются, полог за полог заходит. Это хорошо — потеряться иногда в зеленом безвестье, нырнуть в зеленое забытье, насладиться зеленым уютом. Чувство защищенности обретаешь ты в заводи, чувство покоя. Здесь, в добром плену тростника, душа отдыхает и очищается. А потом как хорошо снова выйти на простор, на ветер! Тростники раздвигаются, уже провожая тебя. Все больше просветов впереди, все разреженней заросли. И вот уже последние стебли, нырнув под лодку, гибко расправляются за кормой и отряхивают блескучие капли.
Островок-эфемерида
Схлынет половодье — погляди на скалы: как будто разлиновано все их подножие, вчера еще скрытое под водой. Взбаламученное разливом, озеро как на дрожжах поднималось, раздавалось вширь. Поднимаясь, оно мерило свой рост, отчерчивая полоски на затиненном камне. Полоски эти — как замеры уровней, как зарубки времени. Спадет озеро — и вот она, хроника полой воды! Пепельно-розовые, желтовато-белые, серо-зеленые слои — будто не диабаз это, а продольный шлиф многоцветного сланца.
Но уж больно поспешно спадает в этом году вода, маясь от жары и безветрия. Ни одной морщинки на озере, ни малейшего всплеска. Лишь верхушки отраженных елок чуть зыблются в распаренном зеркале, струясь куда-то вглубь, на знобкое дно.
Открылись на озере островки-эфемериды; вчерашние луды стали сушью. Вода отступила, зазияла мелями. Лошадей с острова на остров перегоняют вброд; дощатый причалец со дня на день приходится подтягивать к уходящей воде. Обсыхают донные камни, — неужели еще недавно вокруг них зыбились изумрудным туманом водоросли-нитчатки? Теперь, на прогретом воздухе, зримо означались их стекловидные волоконца, хрупкие и ломкие. Эти светлые прядки делают камень живым, похожим на голову сказочной берегини.