Человек для змей — экзотическое существо, вторгающееся в их владения случайно, эпизодически — и, вовсе не входя в «меню» змей, он порой становится их жертвой. Ныряльщики за кораллами, искатели жемчуга, рыбаки побережий иной раз даже не чувствуют укуса — он безболезнен. Расплата для человека за встречу в подводном царстве наступает не сразу. Порой проходит несколько мучительных суток агонии, прежде чем, при прогрессирующем параличе легких, наступает смерть. Первоначальные опыты на лабораторных мышах не развеяли их мрачного ореола — подопытные погибали сразу. Ядовитость морских змей, по слухам, многократно превосходит ядовитость гюрз, эф, гадюк и кобр. Многократно — понятие растяжимое. Известны случаи, когда у рыбаков, периодически натыкающихся в своем улове на нежелательную добычу, вырабатывался своего рода иммунитет, как после введения противозмеиной сыворотки. Но чаще всего случаи смерти не расследовались; да и кто может сказать, погиб — спустя часы или сутки — человек от укуса морской змеи или от другого яда? Зачастую и местные суеверия не позволяют проникнуть в тайну гибели людей.
Ядовитые железы располагаются у морских змей в передней части рта. Угри и мелкая рыбешка — основа рациона морских змей у побережья Австралии — погибают от сильного яда в течение нескольких секунд — так что не успевают удрать в коралловые кущи.
Время от времени рыбакам и исследователям попадаются огромные скопления «гадов морских». Несколько лет назад в Малаккском проливе наблюдали «пояс» из змей шириной метра в три и длиной в 60 миль! Считают, что такие скопления связаны с периодом оплодотворения, когда морские змеи особенно агрессивны и опасны.
Одни виды морских змей откладывают яйца в прибрежном песке. Другие — как Laticauda Semifasciata — до недавнего времени в период размножения тысячами скапливались в открытых морю пещерах острова Гато, на Филиппинах. Сейчас число их значительно уменьшилось из-за почетного места в восточной гастрономии. Японские рыбаки отлавливали их в несметном количестве, и после доставки — живыми, в мешках — в коптильни острова Рюкю, пускали этот тончайший деликатес в дело. Такой промысел существует и сейчас, но, увы, в значительно уменьшившемся объеме. Небезобидных L. Semifasciata, как видно из этого примера, не только не опасаются, но и, напротив, истребляют.
Другие виды отлавливают из-за красивой и прочной кожи, используемой для сумок, поясов, галстуков. И конечно, таинственные и опасные создания входят в состав приворотных зелий и лекарств, используемых в народной медицине.
Голубой фаянсовый Делфт
Сама природа, должно быть, велела голландцам стать гончарами: бери податливую глину прямо за порогом и замешивай, формуй. Так они и делали с давних времен. Определить эту давность трудно, известно только, что к XV веку гончарное дело стало уже потомственным. Многому научились голландцы и у искушенных в ремеслах итальянцев: эти края часто навещали опытнейшие мастера-керамисты из Фаэнцы.
В Делфте тоже было немало гончаров. Только чересчур, пожалуй, жирна местная глина. Поэтому делали из нее большей частью нехитрую утварь для кухни — тяжелую и основательную: горшки всякие, кувшины для молока, пивные кружки (пиво здесь всегда варили отменное)... Развивались в городе ремесла, и уже не столь чиста и прозрачна, как прежде, текла вода в реках и каналах. А раз так — пошатнулось древнее пивоварение. Видно, загрязнение среды — проблема не только наших дней. Одна за другой стали закрываться пивоварни. Тогда занялись жители Делфта керамическим делом всерьез. И свободные руки были в избытке, и мастерских не надо было строить — не пустовать же старым пивоварням. С Шельды и Рейна по каналам стали привозить хорошую глину. Образцом для делфтских керамистов служил китайский фарфор, которым в ту пору увлекалась Европа. Как водится, первое время ученики старательно копировали учителей, осваивали изощренные восточные орнаменты, совершенствовали палитру. Особенно же приглянулся здешним мастерам фарфор, расписанный по белому фону синей кобальтовой краской. И хотя покрывались изделия и многоцветной росписью, все же синий навсегда остался любимым цветом делфтцев.
Однако нельзя же без конца в учениках ходить — только и делать, что копировать пусть совершенные, а все-таки заморские, чужие образцы. Поэтому мало-помалу стали выходить из делфтских мастерских изделия со своими, типичными местными мотивами. На блюдах и вазах (вращали крыльями милые голландскому сердцу мельницы, к далеким берегам устремлялись по кобальтовым волнам корабли. На голубых лугах паслись ленивые синие коровы. И конечно же, ведь Голландия есть Голландия, распускались цвети. На фаянсе писали портреты именитых горожан, сценки каждодневной жизни, религиозные и мифологические сюжеты. Словом, брал покупатель в руки блюдо — самая настоящая картина. И — по справедливости — прежних «Горшечников», а теперь фаянсовых дел мастеров, стали причислять к цеху святого Луки. Ведь тот, как известно, покровительствовал художникам.
Еще не был открыт в Саксонии «китайский секрет» изготовления фарфора. Алхимик Бётгер, работавший при дворе Августа Сильного, сумел получить фарфор, подобный китайскому, лишь в 1709 году. И тем не менее особого различия между делфтским фаянсом и привозными фарфоровыми изделиями тогда не усматривали, просто последние оставались экзотикой. Сделанные и искусно расписанные в Делфте блюда, вазы самой различной формы, изразцы расходились по всей Европе и очень высоко ценились. Немало их попало в петровские времена и в Россию. В подражание им стали расписывать свои изделия и керамисты других стран, а продавали их под названием «делфт».
Производство процветало, слава города росла. И вдруг удар, да такой, что делфтские мастера едва выдержали. Нет, мейсенские алхимики, добравшиеся наконец до секрета каолина, были ни при чем. И после этого фарфор и фаянс сосуществовали, не мешая друг другу. Удар нанес один англичанин, некто Джон Сэдлер, который в 1749 году придумал способ быстрого нанесения орнамента на фарфор и фаянс. Раньше его старательно рисовали от руки, теперь же стали быстро-быстро печатать. Этот способ поспешили перенять повсюду, но только не в Делфте: ведь высокое качество росписи было гордостью местных мастеров. Все ли выдержали конкуренцию новых дешевых и массовых изделий? Увы, далеко не так. Останавливались гончарные круги, остывали печи. Мастера складывали кисти. Лишь одна из тридцати мастерских уцелела и дожила до наших дней.
Не раз менялись за это время вкусы, стили. Модные веяние не обошли стороной и Делфт. Но никогда не исчезали с фаянса ни старые работящие мельницы, ни крутобокие корабли, ни, понятно, цветы. Ведь без них нельзя представить Голландию — как, впрочем, и без расписанного кобальтом делфтского фаянса.
Г. Сбойчакова
Оружие «куриозное и достопамятное»
В 1515 году аугсбургский хронист Вильгельм Рен каллиграфическим почерком записал рассказ о том, как некий Лукас Пфистер, обычный горожанин, чуть было случайно не застрелил из ружья какую-то девушку.
Средневековые летописцы менее всего были склонны отмечать события с их точки зрения незначительные, ибо каждый свой рассказ они оставляли в назидание потомкам.
Чем же эпизод с незадачливым Лукасом, нам кажущийся в общем-то заурядным, так взволновал почтенного Вильгельма Рена?
Все дело в слове «случайно». Неловкий горожанин случайно задел спуск — и прогремел выстрел.
«Ну и что?» — удивится современный читатель и тут же вспомнит поговорку о незаряженном ружье, которое раз в год и само стреляет. Но Вильгельм Рен был совершенно прав, когда счел этот незамысловатый эпизод достойным для своих исторических скрижалей. Суть в том, что еще за несколько лет до описываемого события случайно выстрелить из ружья было просто невозможно!