Старик был весь в своем деле, настолько ушедший в неведомое мне следопытство, что я не решился прервать его путь для разговора.
— Что у него за спиной, лук? — спросил я у Ле Дык Зана.
— Арбалет и колчан со стрелами. Пожалуй, одни старики теперь умеют с ним обращаться. Это большое искусство. Только опытный охотник может оттянуть тетиву из жилистой лианы, зацепить за наводящую планку и положить стрелу. Защелкивается спуск — и ты готов ко встрече с любым зверем. Арбалет — серьезное оружие. Его и во время войны использовали. Рассказывают, что один местный охотник сбил американский самолет, попав в глаз летчику, — улыбается Зан. — Во всяком случае, стрела из арбалета пробивает череп слону. Это-то я сам видел.
— Старик живет в заповеднике?
— Да, здесь есть давнишнее поселение.
— А кто живет? Кинь? Таи? (1 Кинь — основная народность ДРВ, составляющая свыше 80 процентов всего населения; таи — вторая по численности народность, а мыонги — третья. Всего в стране 60 национальностей. — Прим. авт.)
— Мыонги, здесь недалеко, мы мимо пойдем. Старик, наверное, домой шел. Правильно, что он в джунгли без арбалета не ходит — тут небезопасно безоружному.
Зан знает джунгли как свои пять пальцев. Каждое место в них что-нибудь ему напоминает: здесь встретил ошалевших диких кур, а здесь его товарищи поймали двадцатикилограммового питона, переваривавшего на солнышке заглоченную добычу. Вот тут ленинградский академик сильно удивился, столкнувшись нос к носу с парой волков. А вот здесь, у дороги, одно время, не обращая внимания на автомобили, лакомился плодами медведь. Подчас звери выходят за пределы заповедника к селениям. Тигры убивают коров, волки нападают на телят. Нагуляются, наедятся досыта и дня через два-три возвращаются обратно в джунгли.
— Крестьянам в дни сбора урожая нелегко приходится. — Зан машет рукой в сторону домов, выглядывающих из-за близких пальм. — Надо трудиться и одновременно отгонять животных, которые с жадностью набрасываются на все съестное: кукурузу, бананы, фасоль, орехи.
Мы входим в селение мыонгов, расположенное по обе стороны дороги. Посевы обнесены оградой из бамбуковых стволов. Дома стоят на украшенных резьбой деревянных сваях — чтобы не затопило в период дождей. Крыши островерхие, крытые рисовой соломой или пальмовой дранкой.
Сквозь раскрытую дверь видна чисто прибранная комната, устланная циновками. У крыльца замерла худенькая девочка, которая неотрывно смотрит на нас, пока мы не уходим.
Когда вступаешь в лес, то попадаешь из солнечного дня во влажный зеленый полумрак. Идти приходится в гору, склон ее довольно крут. Начинаются скалы. Если внизу трехъярусный лес не пропускает лучей, то с каждым шагом по склону вверх становилось светлее, и солнечные пятна играют на влажной зелени листьев. На плитах из известняка нога чувствует себя прочно, уверенно, не пружинит. Прямо из камня вздымаются высоченные деревья. Я вижу под ногами крупную черную ягодину, поднимаю — это какое-то чешуйчатое насекомое, свернувшееся клубком. Когда нагнешься к самой земле, видишь, как корни, раздвигая камень, уходят вниз, ползут по щелям...
Встретившись потом в Ханое с геологом Петром Ивановичем Дворецким, я рассказал ему о Кукфыонге.
— Пожалуй, здесь можно найти объяснение, — сказал он. — Заповедник находится в провинции Ханамнинь, на границе провинции Хаобинь, то есть в районе Ханойского прогиба. Основанием Ханойской впадины служат известняки, так как возникла она на стыке двух больших платформ. Одна платформа пошла в результате стыка вниз, другая — наверх. Так образовались крутые горы. Их резкие формы, схожие с копнами сена, и поразили вас. Известняки потом подвергались выветриванию, окислению, воздействию почвенных вод. Да и про климат не забывайте, про сырость, про ливни. Камень размельчается, превращается в почву; на ней уже что-то может расти. Растения отмирают, поэтому на «голых» скалах буйная растительность. Просто не такие уж эти скалы голые. И конечно, свою роль сыграл микроклимат этих мест, о которых говорил директор заповедника.
...Тропа, попетляв по лесу, привела нас к какому-то отверстию в скалах. Зан гостеприимным жестом хозяина пригласил: «Входите!» — и, шагнув в полумрак, я оказался в просторной пещере.
— Вьетнамские археологи (они и сейчас работают в заповеднике, занимаются раскопками древних стоянок человека) обнаружили эту пещеру в 1966 году. Посмотрите на три углубления внизу. Это захоронения. По костям установили, что человек жил здесь примерно десять тысяч лет назад. У него была большая голова, развитые челюсти, сильно выдвинутые вперед, сильные руки...
Зан берет с уступа смоляной факел, и трепетный свет освещает следующую пещеру. Их здесь три. Высота самой дальней — 22 метра.
Я замечаю на полу правильный круг, наверное, здесь стоял сосуд для воды. Рядом округлый камень с натеками сталактитов — «каменный цветок». У самой стены пещеры ведет наверх узкий лаз. Поднимаюсь метра на два. Ход в запасное помещение, идеальное укрытие при нападении зверей.
В углу свешиваются причудливо изогнутые каменные полотнища — напоминают орган, хотя играть на нем можно лишь как на ксилофоне. Зан выбивает рукой на этом естественном инструменте боевую призывную мелодию. На минуту я замешкался, отстал. Факел уплывает вперед, сдвигается чернильная глухая темнота, в которой под тысячелетними сводами отдаются рокочущие звуки.
...Снаружи снова день — светло и тепло. На срезе древнего ракушечника замерли в истоме яркие бабочки. Я поднимаю большую круглую раковину, вроде гигантской улитки. Она лежала на ступенях, выбитых волнами моря, которое когда-то шумело у этих скал. А под ногами зеленый разлив джунглей, залитых солнцем.
Окончание следует.
В. Лебедев, наш спец. корр.
Гостеприимная пустыня
Освоение пустынь в нашей стране началось давно. Но здесь, как и всюду, десятая пятилетка ставит новые, более крупные, а значит, и более сложные задачи. В Ашхабаде работает единственный в СССР Институт пустынь, директором которого многие годы был известный географ Агаджан Гельдыевич Бабаев. Сейчас он президент Академии наук Туркменской ССР. Мы пригласили А. Г. Бабаева в нашу «Кают-компанию» и попросили его высказать свое мнение о перспективах освоения пустынь, о новых возникающих тут проблемах.
— Агаджан Гельдыевич! Пустыни занимают без малого четверть всей земной суши, а проживает там всего три процента населения нашей планеты. Тем не менее и у нас, и за рубежом речь идет об интенсивном натиске на пустыни. И потому, что они богаты полезными ископаемыми, и потому, что нужны новые площади культурных земель и пастбищ. Как советская и мировая наука помогает людям покорять пустыню?
— Во-первых, пустыню не так-то просто завоевать и покорить. Пустыня, как никакой другой природный ландшафт, быстро и бурно реагирует на вмешательство человека, отбивая «кавалерийские наскоки» недостаточно сведущих людей. Вот, например, проложишь трубопровод, проведешь дорогу или линию электропередачи, не приняв при этом в расчет направление и силу здешних ветров, и дорога засыпается песком, а из-под трубопровода и опор ЛЭП песок, наоборот, выдуло. В результате — аварии: разрывы трубопровода, рухнувшие мачты ЛЭП. Так природа мстит человеку, если он недостаточно внимательно относится к изучению ее законов. Мне не нравятся поэтому такие выражения, как «штурм пустыни», «наступление на пустыню». Да и само представление о пустыне у большинства людей превратное.
— Принимаем ваш упрек! Что значит, однако, «превратное представление»? Русское слово «пустыня» происходит от слова «пусто». В толковом словаре сказано: «Пустыня. 1. Обширное, обычно безводное пространство со скудной растительностью или вовсе без растительности. 2. Безлюдное, необитаемое место». Все это вполне согласуется с обычным представлением неспециалиста.