Каждую секунду сквозь наше тело проносится поток космических лучей. И вдруг для кого-то он прерывается. Откуда нам было знать, к каким последствиям это может привести? А между тем Чарт погиб, погиб как личность, превратившись из разумного существа в тупого наркомана и даже не осознав этого. Он вернулся на Землю с единственной мыслью — найти то, чего лишило его космическое путешествие. Он бежал сюда потому, что именно здесь поток частиц, заключенный в гравитационном поле Земли, снова вырывался в пространство, обеспечивая наивысшую напряженность силового поля. Чарта гнала вперед физическая потребность в космических лучах, и никакие препоны, вставшие на пути, не могли его удержать.
— Не понимаю, почему же тогда не удались испытания,— сказал Кол.— Тевис был совершенно здоров, когда мы его вытащили.
Я тоже терялся в догадках, пока не вспомнил о телесвязи.
— Вероятно, телевизор дал ему достаточную дозу прямого излучения, необходимого для жизни. Но лучше на всякий случай держать его под наблюдением.
Кол и я через стол смотрели друг на друга и думали об одном и том же.
— Ну как, справимся? — спросил наконец Кол.
Я поколебался и протянул руку к телефону.
— Дайте мне Вумеровский центр. Полковника Томпсона.
Несколько секунд спустя лицо Томпсона появилось на экране. Он и не пытался скрыть самодовольства.
— Мистер Фрейзер! А я как раз собирался...
— Это ни к чему,— оборвал я.— Мы отказываемся выполнять указания, которые вы дали мне вчера. Охране приказано стрелять без предупреждения в любого, кто появится на нашей территории. Всего хорошего.
Я отключился почти сразу, но все же успел заметить на физиономии полковника немало позабавившее меня выражение полной растерянности.
— А осилим? — спросил Кол.
— Попробуем. То, что я в своем уме и не шучу, они поймут не раньше чем через несколько часов, а тогда будет уже поздно принимать крайние меры. Им останется лишь одно — действовать по дипломатическим каналам. Ну а на это, будьте уверены, уйдет уйма времени...
Перевели с английского В. Постников, И. Золотарев
В лесах Борнео
Первые встречи
Лет триста назад его «открыли» официально. С тех пор и ученые, и местные жители спорят как называть «лесного человека». Теперь он известен как орангутан. Но для людей, живущих на границе джунглей, он остался Мавасом — еще с каменного века, когда он впервые переломал их жалкие копья и стал героем легенд.
«Нет здесь зверя сильнее Маваса; единственное животное, с которым он сражается,— это крокодил. Когда в джунглях иссякают плоды, выходит он в поисках пищи на берег полакомиться побегами и плодами у самой воды. Если крокодил пытается напасть на него, Мавас бросается, наступает и колотит его руками и ногами, и разрывает его, и убивает... Могучий, он одолевает крокодила, наступив ему на спину, разодрав ему челюсти и горло... Мавас необычайно силен; в джунглях нет животного, которое сравнялось бы с ним мощью» — так писал исследователь А. Р. Уоллес в книге «Малайский архипелаг», вышедшей в 1869 году.
Однако, человекоподобный облик оранга и великое множество местных легенд вовсе не проясняют представлений о нем естествоиспытателей. К тому же немногие стремились узнать подробнее о его жизни.
Первые значительные полевые наблюдения за гориллой и гиббоном уже проводились, но орангутан в некотором роде оставался загадкой. Если не считать наблюдений за орангами Барбары Гаррисон — она работала с животными в неволе,— об их поведении и социальной организации в естественных условиях почти ничего не известно.
Теперь я взял на себя эту задачу. В течение трех лет ходил я следом за Мавасом по джунглям Борнео и Суматры (Джон Маккиннон, английский биолог, начал исследовать орангутанов в 1968 году. Книгу его, из которой взяты эти отрывки, готовит к выходу в свет издательство «Мысль».)
Ради него и сам стал обитателем девственных джунглей — мира, где никто не считает часов, где даже времена года неотличимы друг от друга...
Я и сам только здесь начинал разбираться, как меня сюда занесло.
Помнится зимний день в Дартмуре, когда обжигающий ветер гнал клубы ледяного тумана. Мороз пробирал до костей, и так хотелось очутиться во влажных тропических лесах. Но, конечно, интерес к обезьянам зародился у меня задолго до этого. Перед поступлением в университет целый год — счастливый, в высшей степени увлекательный и полезный — я работал с Джейн и Гуго ван-Лавиками в заповеднике Гомбе, в Танзании. Я собирался заниматься насекомыми, но кто сумеет устоять перед непосредственностью шимпанзе и их личным обаянием? Там я учился выслеживать животных, наблюдать за поведением диких приматов, собирать, записывать и систематизировать материалы. Вернувшись в Оксфорд, я привез с собой глубоко укоренившийся интерес к человекообразным обезьянам.