Всех жителей кооператива заранее созвали на площадь перед стеной из мешков с урожаем и построили. Пришел и Чве Ман Су с детьми. Холодный ветер пронизывал телогрейку, но торжественность предстоящего события согревала. Все стоят, и ничего, рассуждал он. А уж ему жаловаться и вообще не стоило: одному из лучших механизаторов села, трудолюбивому Чве полагалась награда, и он с нетерпением ждал момента вручения призов.
Приехали советские и китайские журналисты, работники дипломатических представительств. Им показали хозяйство, рассказали об успехах, затем щедро угощали, поили пивом, а в завершение устроили на площади пляски под корейские барабаны и медные бубны. Даже артистов из города позвали, чтобы праздник поярче был. Тогда удалось погреться и размять закоченевшие от неподвижности ноги.
Церемония же вручения премий была по-обыденному проста и как бы второстепенна. На трибуну перед клубом вышел председатель партийного комитета хозяйства и стал зачитывать список ударников производства, приглашая их по одному к деревянному, покрытому облупившимся желтым лаком столу. Называли сразу несколько фамилий, чтобы не задерживать собравшихся. Чве Ман Су встал третьим по счету в образовавшейся очереди, краем глаза покосившись на стоящих на площади односельчан. Ему показалось, что никто не обращает никакого внимания на происходящее на трибуне из-за нагрянувшего как назло мороза. Холодный ветер, казалось, вот-вот сорвет прикрепленное к стене клуба красное полотно лозунга: «Да здравствуют самобытные методы земледелия!»
— Чве Ман Су! — провозгласил чуть сипловатым голосом секретарь. Как и все остальные ударники производства, Чве подошел к столу, поклонился. Потом еще раз, уже получив картонную коробочку, оклеенную разноцветной бумагой. Сойдя с трибуны, встал в шеренгу награжденных, ожидая окончания церемонии. В коробке были бумажные деньги — около двух тысяч вон. Это на весь год. Но, кроме этого, Чве ждал подарок — «Тэдонган», черно-белый телевизор отечественного производства.
Иностранцев увезли, проводив с почестями, а нашего героя уже ждал грузовик с дюжиной соломенных мешков неочищенного риса, положенного ему при распределении урожая. Усевшись с детьми на эти мешки и обхватив руками телевизор, Чве Ман Су ехал к своему дому по укатанной земляной дороге.
Гордо пронес в калитку телевизор, скинул на деревянной платформе у порога матерчатые тапочки на резиновой подошве и вошел в дом. Ен Сути — младшая дочь, ученица старших классов, затворила за отцом небольшую решетчатую дверь, крашенную голубой краской. Почему-то такой цвет используется для покрытия дверей и оконных рам во всех северокорейских селах.
Дом семьи Чве — стандартный в этой деревне: одноэтажная постройка в форме буквы Г. Гостиная занимает в центральной части дома девять метров: абсолютно пустая комната, если не считать стоящей в углу старой китайской швейной машинки на чугунных ножках. Прямо на нее Чве поставил телевизор, похлопал в ладоши и отдышался.
— Эй, сейчас обедать будешь, — донесся с кухни голос жены.
В корейской семье, по старой традиции, супруги чаще всего обращаются друг к другу просто «Эй!». У Чве сразу же проснулся аппетит, он понял, что чертовски устал. Скинул телогрейку, швырнул за соседнюю дверь в спальную комнату. Сквозь маленькое оконце не то с мутным, не то запотевшим от домашнего тепла стеклом в гостиную слабо просачивался свет. Пол с бежевым линолеумным покрытием казался раскаленным, подогреваемый снизу корейской печью «ондоль», дымоход которой проведен под жилыми помещениями. После декабрьского мороза опуститься на такой пол было неописуемо приятно.
— Побереги угольные брикеты, еще вся зима впереди, — крикнул Чве жене, закуривая папиросу.
Прямо на пестрые обои дочь наклеила несколько обложек журнала «Корейское кино». Со стены слева, под самым потолком, на хозяина дома строго взирали еще два лица. Это были застекленные портреты руководителей КНДР — «великого вождя» Ким Ир Сена и его сына, «дорогого руководителя» Ким Чен Ира. Как предполагается, он когда-нибудь займет по наследству место своего отца на руководящих постах. Эти портреты обязательны в каждом доме в этой стране. К ним настолько привыкли, что, кажется, убери их — и комната опустеет совсем.
Дверь отворилась, и вошла мать хозяина Ко Чха Нэ. Заботливо поправив висящее на стене мутное зеркальце, обрамленное сверху вязанными ее рукой кружевами, матушка выкатила из-за двери в спальню выкрашенный черной краской круглый деревянный стол на низеньких ножках. Поставив его в центре гостиной, она спросила: «Устал, сын?» И сразу добавила: «Жаль, отец не дожил, посмотрел бы на нашего ударника!»