— Отвык от света. Здесь он слишком яркий. А глаза привыкли к темноте.— Я сел и уставился в темный угол.
— Ну и воняет же от тебя, просто немыслимо! Несет какой-то гнилью.
Я разделся, и они сложили мои вещи у двери. Руки, ноги, все тело было покрыто красными пятнами, словно от укусов клопов. Это меня изгрызли те маленькие крабы, что появлялись в карцере вместе с приливом. Я знал, что выгляжу мерзко и страшно, даже в зеркало смотреться не надо, чтоб убедиться в этом.
Клозио притащил мне чистую одежду. С помощью Мату-ретта я помылся, причем чем дольше терся черным мылом, тем больше грязи сходило. Наконец, намылившись и ополоснувшись раз семь, я почувствовал себя чистым. Минут за пять высох на солнце и оделся. Явился парикмахер. И тут же вознамерился обрить мне голову. Я воспротивился.
— Нет. Волосы просто подкоротить и побрить. Я заплачу.
— Сколько?
— Песо.
— Если постараетесь, дам два, — вставил Клозио.
Помытый, побритый, постриженный и одетый во все чистое, я чувствовал, что снова возвращаюсь к жизни.
Камера, где сидели мои приятели, казалась после карцера настоящим дворцом.
Дни и частично даже ночи были заполнены жратвой, питьем, игрой в карты и бесконечной болтовней по-испански между собой и колумбийскими охранниками и заключенными, чтобы лишний раз попрактиковаться в языке.
В воскресенье я снова говорил с бельгийским консулом и одним из бельгийских заключенных. Тот сидел за какие-то махинации с американской фирмой по экспорту бананов. Консул обещал сделать все возможное, чтобы помочь нам. Он даже заполнил какой-то бланк, где говорилось, что я родился в Брюсселе от бельгийских родителей. Я рассказал ему о монахинях и жемчуге. Но он оказался протестантом и мало общался с монахами, правда, немного знал епископа. Он отсоветовал мне настаивать на возвращении монет, слишком опасно. За сутки до нашей отправки в Барран-килью его должны были уведомить об этом.
— Вот тогда и будете в моем присутствии требовать их. Ведь там были свидетели, насколько я понял?
— Да.
— А сейчас не надо. Иначе снова засунут в карцер, а то еще и убьют. Это ведь целое состояние... Золотые стопесовые монеты стоят не триста, а пятьсот пятьдесят каждая. Так что не стоит искушать дьявола. Что же касается жемчуга, то не знаю, надо подумать.
Я спросил негра, не хочет ли он бежать со мной и как, по его мнению, это лучше организовать. Лицо его посерело от страха.
— Что вы, что вы, господин! Об этом даже нечего и думать! Тут только одну промашку дашь, и сразу крышка! Тебя ждет самая ужасная в мире смерть. Вы уже отведали, чем она пахнет. Погодите, пока не окажетесь в Барранкилье, например. Но здесь это самоубийство. Так что уж сидите тихо. К чему рисковать?
— Да, но зато здесь это несложно. Стена низенькая.
— Полегче, парень, полегче! И на меня не рассчитывайте. Ни бежать, ни помогать не буду. Даже говорить об этом не хочу, — И он, весь дрожа от страха, повторял: — Все вы, французы, ненормальные! Психи прямо, думают, что могут бежать из Санта-Марты!
Днем я часто наблюдал за колумбийскими заключенными, попавшими сюда явно не зазря. Почти у всех были физиономии убийц. Правда, чувствовалось, что их здесь здорово укротили. Страх еще раз оказаться в карцере совершенно парализовал их. Дней пять назад из карцера вышел один парень, очень здоровый, высокий, на голову выше меня, по прозвищу Кайман. Говорили, что он очень опасен. Прогулявшись с ним по двору раза два-три, я спросил:
— Кайман, хочешь бежать со мной?
Он взглянул на меня, словно на самого дьявола, и ответил:
— Чтобы попасть туда, откуда мы с тобой только что выбрались? Нет уж, спасибо. Скорее родную маму придушу, чем снова туда.
Это была моя последняя попытка. Больше о побеге я решил не говорить ни с кем.
Сегодня встретил начальника тюрьмы. Он приостановился и спросил:
— Как поживаете?
— Неплохо. Но было б еще лучше, если б удалось вернуть золотые монеты.
— К чему они вам?
— Я мог бы нанять адвоката.
— Идемте.— И он отвел меня в свой кабинет. Мы были одни. Он угостил меня сигарой.
— Сознайтесь, вы хотите продать свои монеты? Все двадцать шесть?
— Не двадцать шесть, а тридцать шесть.
— Ах, ну да, да... И нанять адвоката? Но ведь об этих монетах знаем только мы двое...
— Нет. Еще сержант и те пятеро, что присутствовали при моем аресте. И ваш заместитель, который принял их у меня и передал вам. Ну, еще консул...
— Да... Хорошо. Может, это и к лучшему, что знают так много людей. Тогда можно действовать открыто. А знаете, что я оказал вам огромную услугу? Держал рот на замке и не передал запрос в полицию, выяснить, не пропали ли у кого золотые монеты...